Читать книгу "Змея Сатаны - Барбара Картленд"

Как сообщает наблюдатель, дама, лицо которой было сильно обожжено, уехала в экипаже, прежде чем ее смогли опознать.

Дом сгорел до основания, и невозможно распознать ничего, что в нем находилось».

На лице графа появилась улыбка. Он отбросил газету.

– Вы намерены сообщить мисс Лангстоун, что ее мачеха умерла? – спросил майор Мазгров с некоторым сомнением в голосе.

– Во всяком случае, не сегодня, – ответил граф, – так что спрячьте газеты, чтобы они не попались на глаза.

– Да, я это сейчас сделаю, – ответил майор Мазгров. – Могу я еще что-нибудь для вас сделать?

– Вы можете передать специальное разрешение священнику, который придет в капеллу примерно через десять минут, – сказал граф. – Как я уже говорил, вы будете единственным свидетелем этого бракосочетания, которое должно сохраняться в полном секрете.

– Я понимаю, милорд.

– Поскольку моя будущая жена будет в трауре, это послужит отличным предлогом, чтобы позже объяснить, почему свадьба была такой скромной. Вы можете послать заметку в «Лондон газетт» через две недели, но не раньше.

– Прекрасно, милорд.

Майор Мазгров вышел из комнаты графа, а камердинер вернулся. Он помог графу надеть прекрасно сшитый облегающий фрак, не скрывавший ширину и мощь его плеч и вместе с тем придающий ему атлетическую элегантность, выделявшую его среди ровесников.

Граф привел в порядок воротник фрака и вышел из комнаты, но не в коридор, куда перед тем вышел майор Мазгров, а через боковую дверь, ведущую в соседнюю спальню.

Это была изящная комната с большой кроватью под бледно-голубым балдахином. Его голубизна перекликалась с голубым цветастым ковром на полу и с небом на плафоне, в котором резвились богини и купидоны.

Внимание графа, однако, было обращено не на всю эту обстановку, но только на цветы, заказанные им и расставленные теперь на всех столах и столиках комнаты. Все они были белыми, благоухали, и в каждой вазе стоял букет из особого сорта лилий.

Он подумал, что в них есть что-то символическое и что они не только напоминают ему Офелию, но и должны ей понравиться.

Он спустился вниз, чтобы проверить цветы, украсившие другие комнаты, превратившиеся – особенно салон – в беседку, утопающую в благоухании и красоте.

Стоя у окна, он смотрел в сад и думал, что любой мужчина, будь у него возможность выбора, выбрал бы именно такую свадьбу: тихую, интимную, когда ничто не отвлекает от торжественности самой церемонии.

Он понимал, что от него меньше всего ожидали такой свадьбы. При его положении в свете любая женщина, выходящая за него замуж, непременно захотела бы устроить огромный прием для всех друзей и пышное бракосочетание в какой-нибудь очень модной церкви, на котором принц Уэльский был бы почетным гостем.

Теперь же граф знал, что не хочет ничего, кроме того, чтобы Офелия принадлежала ему, и кроме уверенности в том, что ее любовь к нему не будет больше смешана со страхом и беспокойством, но будет окрашена удивлением и восхищением, какие он вызывал в ней всякий раз, когда они были вместе.

Раньше он и не предполагал, что какая-либо женщина может излучать любовь с такой силой, как ее глаза, нежные и сияющие. Это был не огонь страсти, который граф так часто возбуждал в других женщинах, но нечто божественное и святое, что никогда до сих пор не являлось в его жизни.

Это совсем что-то новое, что-то иное, не то, что раньше, думал он уже в тысячный раз.

Когда вчера вечером он отвез Офелию от своей двоюродной бабушки в деревню и передал ее Нэнни, он знал, что оба они с одинаковым нетерпением думают, что теперь лишь двадцать четыре часа отделяют их от того мгновения, начиная с которого они навсегда будут вместе.

– Сегодня ночью вы будете в полной безопасности, мое сокровище, – сказал он, – ничего не бойтесь.

– Я ничего не боюсь... только одного... что вы когда-нибудь перестанете любить меня, – ответила Офелия.

– Это невозможно, – ответил граф. – Я не только люблю вас, но с каждой минутой, проведенной вместе, я люблю вас все больше и больше.

– Я тоже это чувствую, – сказала она просто.

Граф обнял ее, поцеловал и целовал до тех пор, пока у них не перехватило дыхание, и им не показалось мукой расстаться даже на одну ночь.

– Нэнни говорит, что считается плохой приметой, если я вас увижу раньше, чем мы встретимся у алтаря, – сказал граф. – Поэтому Нэнни привезет вас в замок, а майор Мазгров приедет рано утром из Лондона и доставит вас в капеллу.

– Вы уверены, что тоже туда приедете? – спросила Офелия.

– Совершенно уверен, – сказал граф с улыбкой.

Он поцеловал ее снова и вернулся в замок, чувствуя, что весь мир перевернулся, сделав тысячу оборотов, и он совсем не знает, встанет ли все на свои места. За все годы распутства и насмешек над тем, что люди называют любовью, он никогда не мог вообразить, что когда-нибудь почувствует себя захваченным и завороженным, столь всецело, до нелепости счастливым, что ему будет трудно узнать самого себя.

Он с трудом мог поверить, что любовь пришла к нему так стремительно, и до сих пор не верил до конца, что это на самом деле случилось.

Никогда он не мечтал о том, что сможет влюбиться с такой силой, что чувства захватят его, как семнадцатилетнего мальчика.

Однако это произошло, и в силу своего возраста он смог понять и оценить, каким это было чудом после стольких лет пресытившей его имитации любви.

Прежде чем лечь спать, он постоял у открытого окна, глядя в сторону деревни, думая об Офелии, лежащей в крошечной комнатке под соломенной крышей.

Завтра она станет хозяйкой полудюжины замков, наполненных сокровищами, скапливающимися столетиями. Однако он знал, что по сути дела, она не изменится.

Она обладала инстинктом, подсказывавшим ей, что в жизни важно и правильно, и благодаря ему ни богатство, ни что-либо другое не сможет ее испортить.

– Я люблю ее! Боже, как я люблю ее! – говорил себе граф, ловя себя на мысли о том, что ему не терпится дождаться, чтобы прошла ночь и он снова ее увидел.

Для Офелии мир внезапно превратился в зачарованное место, волшебную страну, которую она воображала себе ребенком. Она все еще не могла поверить, что граф выбрал и полюбил именно ее, и одновременно она знала, что существует некая связь между ними, и не просто человеческая связь, но нечто духовное, часть некоего таинства, часть ее молитв.

– Если я принадлежу ему, то ничто больше не сможет меня испугать, – говорила она себе, зная, что принадлежать друг другу означает нечто большее, чем простое исчезновение страха.

Она знала, что граф, с его опытом, его мужеством и его ненавистью к жестокости, сможет многому ее научить.