Читать книгу "Приключения женственности - Ольга Новикова"

Злая энергия, материализовавшись, подпихнула мысль Зинаиды, и она решила действовать — на следующий же день отправилась в клинику Бургхельцли, основное место службы Густава Нигге. Пошла пешком, чтобы по дороге обдумать, как ей заинтересовать доктора, только что защитившего диссертацию и явно не намеренного ограничиться скромной карьерой практикующего врача. Перенеся себя на его место, она поняла, что вполне может дать ему пригодный для исследования, психологически достоверный материал, если как следует покопается в своих детских и юношеских воспоминаниях и добавит к ним сюжеты из плохо ему знакомой — судя по лекциям — русской литературы, в которой ей и копаться не надо, поскольку у русских читательниц познание словесности как минимум на шаг опережает житейский опыт.

Записывая анкетные данные Зинаиды и номер банковского счета, с которого будут идти деньги за консультации, медсестра, ее ровесница, все время прихорашивалась: то одернет кипенно-белый накрахмаленный халат, то затянет потуже поясок, подчеркивающий тонюсенькую талию, то повертит дешевенькую стекляшку в ухе. Ее суетливость оказалась заразительной, и уже Зинаида, приученная с детства автоматически, не обращая внимания на финансы, пестовать свою опрятность, простоту и вкус, синхронно с ней — как будто отрепетировали — потянулась к волосам и откинула черную прядь, наползающую на левый глаз. Медсестра хихикнула и, испуганно прикрыв рот ладошкой, взглянула на пациентку — не обиделась ли та? — но и Зинаида не удержалась от улыбки.

— Вы давно здесь? — использовала она возможность, таящуюся в сближающем веселье, чтобы разузнать побольше о докторе.

Но отворилась обитая кожей дверь и показался Густав Нигге, такой же, как на лекции, — в строгой темно-синей пиджачной паре с широким шелковым галстуком в крапинку, в маленьких, похожих на пенсне очках с тонким серебряным ободком и с небольшими, аккуратно подстриженными усами, скрадывающими великоватое расстояние между носом и верхней губой. Мягкие или жесткие? — мелькнуло у Зинаиды.

— Ко мне? Проходите, — близоруко прищурившись, пригласил доктор, пропуская ее вперед.

В середине дня, после нескольких часов больничного и амбулаторного приема от него веяло свежестью и чистотой, которые даются лишь специальной заботой. Простые, стандартные слова в его устах прозвучали как интимное, предназначенное только ей, приглашение. На тайный смысл намекал и теплый голос, и напряженный, изучающий взгляд, на который она наткнулась, невоспитанно обернувшись. Так захотелось, чтобы этот человек (его семейную несвободу она по-девичьи эгоистично вынесла за скобки), этот великан, которому она едва доставала до подмышки, положил руку ей на плечо, притянул к себе и обнял, — так въяве это представилось, что у нее перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы.

— Ложитесь, — баритоном попросил доктор, стоя вполоборота к Зинаиде и держа перед носом ее медицинскую карту — очки он спровадил на лоб.

И она инстинктивно, не подумав, как одурманенная, стала срывать с себя медальон на длинной цепочке, которая вцепилась сперва в кружево блузки, потом запуталась в лазорево-голубом банте. Зинаида покраснела и только когда расслышала «не надо… волноваться», опомнилась и одетая легла на узкую кожаную кушетку, судорожно подоткнув под себя широкую шелковую юбку, свесившуюся на пол. И сразу захотелось в туалет. Понимая, что этого не должно быть, ведь она заранее все предусмотрела — за завтраком выпила лишь одну чашку кофе вместо обычных трех, и ни капли жидкости больше, на всякий случай перед тем, как войти в клинику, посетила дамскую комнату гостиницы, что неподалеку — Зинаида облизнула пересохшие губы, сдвинула ноги и приготовилась терпеть, затравленно, страдальчески глядя на доктора. Куда делись решительность, отважные планы его покорения!

А Нигге неспешно подошел к столу-консоли, вынул тяжелую пробку из хрустального графина, налил полный стакан воды и протянул его Зинаиде — как будто это было рутинное лекарство, положенное при встрече с пациентом.

— Возьмите и медленно выпейте в туалетной комнате. Вот здесь, — подушечками пальцев управляя ее локтем, он подвел дрожащую Зинаиду к неприметной двери в углу кабинета… — А теперь расскажите, что вам сегодня было показано во сне, — шутливо велел он, когда та, счастливая, освободившаяся от испуга, снова устроилась на кушетке.

Никакого сна этой ночью она не видела, хотя, конечно, можно было бы его придумать, чтобы заинтересовать доктора, потрафить его еще не сложившейся теории, которую он начал строить на своих лекциях. «У лжи короткие ноги», — вспомнилась ей реакция отца на ее детскую хитрость, и она честно призналась, что сны видит редко, но что у нее постоянно крутятся в голове пушкинские стихи, где герой, находясь в ссылке, каждую весну выпускает на волю птицу.

— Когда-нибудь я сама хочу помочь человеку обрести полную свободу благодаря психоаналитическому лечению, — опьянев от заботы, от внимания к себе, чуть высокопарно сформулировала Зинаида.

И только она выпалила свое сокровенное, как почувствовала, что теплота, исходившая от доктора, превратилась в прохладу. Ей даже не надо было переводить взгляд с потолка на его лицо — и так ясно, что он помрачнел. В голосе его обозначилась насмешка. Зинаиде тут же пришло в голову, как его оправдать: чтобы получить право просить — а она, конечно же, хочет у него научиться — нужно хотя бы подумать, что ты можешь дать взамен. Себя? Идею? И она храбро предложила и то и другое…

Дома никто не отвечал на звонки, и Густав Нигге раздраженно шарил в отделениях портфеля, пока не укололся об остро отточенный карандаш — тогда только и вспомнил, что связку ключей сам же сунул в карман пиджака. В прихожей не было ни служанки, ни жены, обычно принимающих его верхнюю одежду, и не зная, куда все деть, Нигге поспешил в спальню со шляпой и перчатками в руках. На пороге комнаты его перехватила акушерка, отняла поклажу, заставила тщательно вымыть руки и лишь после этого подпустила к кровати, на которой рядом с бледной женой орал сморщенный розовый комочек — его вторая дочь. Поцеловав крохотный мизинец, он довольно усмехнулся: с женщинами ему всегда было легче, чем с мужчинами… А наследник?.. Ученики будут его наследниками. И потом — ему ведь всего тридцать один, они с Эммой совершенно здоровы… Потороплю архитектора, собственный дом нужен как можно скорее. Наконец-то не надо считать каждый раппен, не то что в нищем студенчестве. Конечно, пока благополучие зиждется на приданом жены, но ему уже обещана должность старшего врача…

После рутинной инвентаризации своей жизни по бюргерским законам — к этой гигиенической процедуре он был приучен матерью еще в отрочестве, — Нигге решил, что с практической стороной жизни все в полном порядке, перспективы самые радужные, а вот с научной карьерой как? Что сегодня щебетала эта нахохленная лазоревка? Он и сам подумывал о письме венскому профессору, но уж слишком рискованным, опасным было вступать в открытую связь с изгоем, пусть и знаменитым — навлечь на себя предназначенные пока только ему насмешки в прессе, издевательства университетской среды.

И все-таки искушение, подстегнутое Зинаидой, победило: Нигге пошел в гостиную — своего кабинета у него не было, — где за секретером старомодного, не любимого им стиля бидермейер, без помарок, ровными, строго параллельными строчками исписал несколько страниц, внимательно перечитал их, не заметив, что перепутал Пушкина с Лермонтовым, что вместо своей исповеди подсунул признания Зинаиды, да еще истолковал их в духе пошловатой швейцарской поговорки: «…главная ее мечта — родить от меня ребенка, который воплотил бы ее неосуществимые желания. Для этой цели я, естественно, должен сначала сам „выпустить птичку“».