Читать книгу "Икона и человек - Евгений Ройзман"

Он поехал в Москву лекции читать, через день он ей позвонил, очень встревоженный, кричал в трубку. Сказал, что они ехали с девушкой, а его товарищ был пьяный, ему пришлось самому сесть за руль, и он сбил человека насмерть, что ему срочно нужны деньги. И бросил трубку. Она так испугалась, что ей даже не пришла мысль в голову, что у него нет прав и он никогда не ездил за рулем.

Потом позвонил другой человек и сказал, что Костю посадили в СИЗО и срочно нужны деньги. Потом еще. В общем, в несколько приемов она отдала им все накопленные за пятнадцать лет деньги — 800 тысяч рублей. Когда он вернулся из Москвы, она очень радовалась, что его освободили, а поскольку сам он разговора не затевал, она тоже не стала поднимать эту тему.

Выяснилось все через несколько дней. Она, поняв, что ее обманули, сыграв на самом святом, слегла. А ей уже за восемьдесят. Он пришел ко мне. И ему вовсе не нужны эти деньги, но ему очень больно за нее, и он хочет найти этих подонков и убить. Я его понимаю.

Собаки и синицы

Две недели болел сильно, вообще пластом лежал, и врачи запретили бегать. Типа от физкультуры освободили. А я чувствую, что уже пора. Позвонил отцу, говорю: «Хочу поехать, пробежаться». Отец говорит: «Так езжай». — «Дак это, врачи запретили». Он: «А я разрешаю». Вот и хорошо, в случае чего есть что врачам сказать.

Приехал в деревню. Настроился и побежал прямо от дома. Ну, какой уж там бег, так, ковыляю потихонечку, чтоб не надсадиться. Тихо в деревне, снежок идет. И вдруг с той стороны дороги, немножко сзади, выскочила какая-то собачонка, и тут же еще несколько. И лают так яростно и ко мне несутся. А я бегу и внимания не обращаю.

Собакам этим я ничего плохого не делал, а потом, если я ко всякому лаю буду прислушиваться, так это мне лучше из дому не выходить. Но напрягся. Больно уж дурными голосами лают. И вдруг, который бежал самый первый, жестко прихватил меня за пятку. И я озверел, сразу развернулся и бросился на собак. И хотел всех сразу загрызть. Одновременно стал на них обзываться и кричать самые страшные матерные слова. В домах стекла звенели. Они бросились от меня с пробуксовкой, поджав хвосты, а я бегу за ними и матерюсь. Понял, что я их не догоню. Потому что быстро бежать и одновременно материться вообще сложно, а потом еще представил, как это выглядит со стороны. Пожилой человек на глазах у всей родни носится по деревне и собак ругает. Плюнул в их сторону, наобещал им всего и побежал потихонечку.

И вдруг смотрю, у последних домов синички стайкой. Наши их зимой подкармливают. А синички, надо сказать, люди деликатные. Когда морозов нет и с кормом все нормально, они лишний раз никого не тревожат. А если что не так и кормушка пустая, могут и тихонечко клювом в окно постучать, напомнить. Обычно первая синичка прилетает на разведку, а потом зовет остальных. И они, когда поедят, каждая по семечке в лапке уносит. И потом едят тоже все вместе. Они, кстати, воробьев к кормушкам не подпускают, только после себя, потому что синички сами аккуратные, а воробьи не стесняются и в кормушку нагадить.

О! У меня один случай с синичкой был. Я однажды в экспедиции заехал в Ферапонтово к Михаилу Шаромазову. А у него дом большой деревянный, прямо возле монастыря. И я стоял на крыльце, уже солнце садилось, и вдруг прилетела синичка и стала порхать у меня прямо перед лицом, как будто куда-то звала. А я говорю: «Ну, пойдем», — а она не трогается с места, и прямо перед глазами. Я ей руку подставил ладошкой кверху, а она вдруг поднялась и села мне на голову, прямо на темечко. А потом улетела. И я рассказываю, а ее коготки осторожные до сих пор чувствую.

За Бучино начался долгий подъем, я там уж совсем тихонечко бежал. А потом поля, метет, белым-бело. Я думаю, как тут моя мама, Нина Павловна, зимой по пятнадцать километров из Мироново в арамашевскую школу ходила? Тогда же волки еще были. Пробежал гостьковскую своротку, там ниже место, которое издревле называлось Побоище. Мы много лет назад нашли, где был распаханный курган, где русских похоронили, и поставили там крест. Добежал я до креста, отсалютовал защитникам Отечества, сказал им внутри себя доброе слово и побежал обратно. И уже почти у деревни вспомнил про злых собак, подобрал на всякий случай с обочины здоровенный ледяной окатыш, запихал его в карман, бегу, придерживаю и думаю: вот только первая бросится, сразу башку расколочу! И ловлю себя на мысли, что мне очень хочется, чтобы все-таки бросились. И вот из-за поворота я вижу тех же самых собак. И впереди этот же самый, покрупнее, и бегут ко мне. Я виду не подаю, еще и отвернулся специально, и думаю: щас! главное — подпустить поближе. Они приближаются, и я потихонечку к ним подкрадываюсь, чтобы не спугнуть. И вдруг до меня доходит, что они бегут ко мне уже совсем по-другому, не скалятся, доброжелательно, и хвостами помахивают. Добежали до меня, я не притормаживаю, они развернулись и бегут вокруг, между собой переговариваются, проводили меня до ворот, попрощались и побежали куда-то по своим собачьим делам. Удивительный народ собаки!

И уже когда поехал домой, стал сумку спортивную собирать, вдруг увидел, что у меня весь карман мокрый, и еще на полу лужа натекла. А это окатыш ледяной растаял! Не, ну а что, в тепле, да за ненадобностью.

Любка

Дядька мой на дежурстве был с фельдшером, и под утро уже в окошко долбятся, кричат: «У вас там человек замерз!!!» Юра с фельдшером выскочил, а мороз поддавливает градусов 20, и смотрят — в сугробе лежит тетка в красном демисезонном пальто, свернулась калачиком, руки к груди прижала и застыла так. Фельдшер хотела потрясти ее за плечо и отшатнулась — тетка заледенела в камень! Видимо, ночью пьяная шла по тропинке, оступилась и упала в сугроб, уснула и замерзла, а люди утром только увидели. Ох, беда!

Делать нечего, Юра прикатил санки, на которых дрова возят, скантовал тетку, как получится, впрягся и потащил. Говорит, тащу, мол, она там покатыватся да постукиват… Притащил, сгрузил. А фельдшер присела на корточки возле трупа и щупает шейную артерию и вдруг как заорет: «Юрка, она жива!!!! Бегом в ванну ее!!!» Затащили кое-как, перекатили в ванну через край — только состукала, включили холодную воду! И вот она там плавает в ледяной воде, а пока одежду с нее срезали, она уж и глазами захлопала, и заругалась на них, и они ее узнали — Любка Клепинина! Пьяней вина! Седьмой десяток уже, а все Любка.

Замотали ее в синие разовые пеленки, привезли в больницу в Артемовск, а те говорят: «Ниче с ей не сделатся, везите обратно». И вправду, хоть соплю бы из носа для приличия пустила! Нет ведь, даже не кашлянула!..

И когда рассказ доходит до этого места, всегда кто-нибудь да скажет: «А вот была бы трезвой — замерзла б на хрен!..» И все кивают и соглашаются. А я вам вот что скажу. Если бы она не бухала, она никогда бы не напилась, как скотина, и не попала бы в эту ситуацию. Но она пила, муж ее, Генка, умер по пьянке, сама она, пьяная, попала под машину, выжила, ходила по деревне, хромала, потом пропала, и нашли ее только через неделю в Раскатихе под мостом, утонула пьяная.

Когда-то была хорошая баба, учетчицей работала в бригаде, все уважали. Пить начала незаметно, а потом втянулась. У нее два сына взрослых, и не сумели с ней справиться, только позору натерпелись. Она добрая была, могла бы внуков нянчить. А теперь внукам что расскажут? Что бабушка их вечно пировала, да пьяной шароебилась по деревне, да с моста упала и утонула?..