Читать книгу "Расколотый разум - Элис Лаплант"

– Чего не делать? – Я бросаю одежду, подношу ладони к лицу, пытаясь унять нарастающий гнев. Нет. Не на мою девочку. Держись.

– Пожалуйста, не плачь. Мы говорили об этом множество раз. Ты знала, что мы должны это сделать. Время пришло. Пожалуйста. Я не переношу твоих слез. Смотри, я тоже плачу. Она поднимает мои вещи, кладет их мне на колени. Вот. Пожалуйста. Оденься. Пожалуйста, не плачь.

Я убираю руки от лица, показываю сухие глаза. Я не плачу. От такого не плачут. Приходят в бешенство. Действуют.

Фиона запускает пальцы в волосы, трет глаза.

– Я не понимаю тебя, мама. Тебя нельзя сломить. Ничто не смогло. Ни папина смерть, ни даже бабушкина.

– Это неправда.

– Что именно? Про папу или про бабушку?

– То, что было у нас с твоим отцом, – наше личное дело. Я горевала по-своему.

– А бабушка? Мне было всего девять, но я помню, как ты вернулась из Филадельфии. Это было как раз перед ужином. Я делала домашнее задание за обеденным столом.

– Знаешь, а я начинаю это вспоминать.

– Да. Ты вошла, переоделась, села и съела огромную порцию жареной курицы с картофельным пюре. Это все приготовила Аманда, они с Питером пришли к нам. Папа опять был где-то в разъездах. У Марка была тренировка по футболу. Мы говорили о каких-то пустяках. О твоих последних операциях. Учениках Аманды. Моих оценках по математике. И о том, что твоя мать только что умерла.

– Я ничего не могла с этим поделать.

– Но это была твоя мать. Твоя мать! Разве никто не должен был скорбеть?

– Конечно, только если он не равнодушный монстр.

– Но ты не скорбела.

– Не знаю, я просто не знаю.

Мой голос становится громче. Женщина в лавандовой униформе, с табличкой с именем на рубашке, проходит мимо моей комнаты, заглядывает в открытую дверь, видит Фиону, медлит, идет дальше.

– Я была там, мама. Только если ты не пережила все во время двухчасового перелета из Филадельфии в чикагский аэропорт О’Хара.

– Вот только мать я потеряла не в тот день.

Я начинаю одеваться. Приходится сосредоточиться. Это брюки. Сначала одна нога, потом другая. Это майка. Три дырки, самая большая – для головы. Надеваю ее на шею. Вот так.

– Днем раньше.

– Нет. Я потеряла мать за много лет до того.

Я нахожу обувь. Без шнуровки. Встаю, все еще держась за кровать. Касаюсь пола, он устойчивый, встаю. Полностью одетая.

– Где мой чемоданчик? Позови сестру.

– Вот, причешись. – Она протягивает мне расческу. – Ты имеешь в виду?..

– Моей матери уже давно не было к моменту ее смерти. Ее мозг прогнил насквозь. Она провела последние восемь лет жизни среди незнакомцев.

Я обхожу кровать, ищу, но не нахожу.

– О! Да, я поняла. Теперь я знаю, о чем ты говоришь. Теперь я знаю.

– Нет, я так не думаю. Не думаю, что ты могла бы. Пока ты на себе это не ощутишь.

На ее лице появляется подобие улыбки.

– А как ты это ощущаешь, мам?

– Будто бы термиты пожирают мои эмоции. Сначала вгрызаются по краям, а потом все глубже, уничтожая все больше. Отнимая у меня возможность попрощаться. Думаешь, завтра или на следующей неделе. Думаешь, что у тебя все еще есть время. Но термиты неустанно делают свою работу, и, прежде чем ты успеваешь это понять, ты уже не можешь искренне переживать потерю. Многие в этот момент начинают притворяться. Но не я. Брось, не будем говорить о похоронах. Брось, не из-за чего лить слезы.

– Я не могу себе это представить.

– Поверь, так оно и есть.

– Может, с тобой. Но не со мной.

– Я так не думаю. Ты не знаешь, о чем говоришь.

– Я знаю. Я все еще чувствую. Все. Ты и представить себе не можешь.

– Да. Хорошо. Как там говорится? Чужие проблемы – не свои? Мне жаль. Я соболезную тебе и твоим страданиям. Но довольно с меня этого отвратного разговора. Я хочу домой. Пошли.

Я снова ищу свой чемоданчик. Я оставила его здесь. Рядом с кроватью.

– Нет, мам.

– Что ты имеешь в виду? Я готова – вчера собралась.

– Мам, ты каждую ночь собираешься. А каждое утро они разбирают твои вещи.

– Зачем им это делать?

– Потому что теперь ты живешь здесь. Потому что это твой дом. Видишь? Посмотри на свои вещи. Вот твои фотографии! Вот, среди прочих, фото с выпускного Марка.

– Да, я скучаю по детям. Однажды они уехали.

– Мам, мы поступили в колледж.

– Гораздо веселее было, когда они были рядом. Я пыталась не обижаться, но не смогла.

– Тут полно людей, которые могут составить тебе компанию. Я видела, как они завтракали. Смеялись и болтали. Пора тебе переступить через себя. Съешь что-нибудь. Тебе полегчает.

– Да, но пора домой. Я позавтракаю там.

– Не совсем так. Ты же не хочешь обидеть хозяев?

– Какой невероятно нелепый вопрос. Хороши хозяева – держат гостей против их воли. Какой хозяин будет так себя вести? Пошли уже. Они поймут. Я потом напишу открытку с благодарностью. Иногда просто приходится рассыпаться в любезностях.

– Мам, мне жаль.

– Почему? Я готова.

– Мам, я не могу. Ты не можешь. Ты теперь здесь живешь.

– Нет.

– Мам, ты разбиваешь мне сердце.

– Я бросаю искать чемоданчик и направляюсь к двери.

– Если ты не возьмешь меня с собой, я поймаю такси.

– Мам, мне пора идти. А тебе придется остаться.

Она открыто плачет, идет к дверному проему, машет рукой, зовет женщину, ту, что проходила мимо раньше.

– Не могли бы вы мне помочь?

Вдруг в комнате появляются другие. Я никого из них не знаю. Незнакомые лица. Они тянут меня, мешая идти за Фионой, говорят вести себя тише. Почему я должна вести себя тише? Почему я должна есть эту таблетку? Я сжимаю губы. Борюсь, чтобы освободить руки. Одну держат за моей спиной, вторая вытянута вперед. Укол, жало у моего локтя.

Я сопротивляюсь, но чувствую, как силы покидают мое тело. Закрываю глаза. Комната вращается. Меня толкают на что-то устойчивое, теплое и мягкое.

– Какое-то время она будет в отключке.

– Отлично. Черт, а она сильная. Что случилось-то?

– Не знаю. Пришла ее дочь. Обычно это хорошо. Не то что с сыном.

– Почему мы ее тут держим?

– У нее высокопоставленные друзья. Она была важной шишкой в медицине.

Я пытаюсь прислушиваться, но слова ускользают. Болтовня существ не моего вида. Я поднимаю правую руку, позволяю ей упасть обратно. Делаю так снова и снова. Мне это нравится. Завораживает. Я делаю так, пока могу поднять руку. Но она уже слишком тяжелая. А потом наконец блаженный сон.