Читать книгу "Внутренний голос - Рени Флеминг"

Слава богу, большие прибыли в наши дни не такая уж редкость. Классические музыканты вроде Йо-Йо Ма и Джошуа Белла даже попадают в поп-чарты «Биллборда». А феномен трех теноров, Паваротти, Доминго и Каррераса, достиг такого масштаба, что за короткое время было продано больше двенадцати миллионов дисков. Их успех, однако, лишь завуалировал плачевное состояние звукозаписи классической музыки. Благодаря семнадцати миллионам проданных тенорами дисков реализация классики в среднем выглядела не так уж плохо, но если бы кто-нибудь удосужился поинтересоваться реальными продажами остальных дисков, то обнаружил бы гигантские убытки. В итоге Три тенора стали прежде всего поводом для подражания: Три современных тенора, Три шотландских тенора, Три американских тенора, Три ирландских тенора, Три контртенора, Три бродвейские дивы, Трое мужчин и тенор, Три фантома, Три сопрано, Оперные красотки, Десять австралийских теноров и Три финских баса. Кажется, будто в музыкальной индустрии решили, что число «три» — верный залог хороших продаж.

Студийные боссы вдруг обратили внимание на классические отделы своих звукозаписывающих фирм и решили, что все без исключения проекты должны приносить огромные прибыли. Сотрудников, которых сочли «старомодными», попросили уступить дорогу молодым хватким менеджерам. Но причины, благодаря которым расходились записи Трех теноров, имели мало отношения к классической музыке. Это был своего рода феномен: звезды на небе сошлись, чемпионат мира по футболу подоспел, популярные, находящиеся на пике формы музыканты объединились, а пресса подогрела интерес. По сути дела, эта волна популярности не имела ничего общего с серьезным отношением к Паваротти, Доминго и Каррерасу как к оперным певцам. Ко времени совместной записи все трое прочно утвердились в профессии, и никто из них не страдал от нехватки работы. Даже ярые фанаты прыгали от восторга, услышав арию Макдуфа в исполнении Пласидо или арию из «Сида», спетую Хосе на концерте Трех теноров в Лос-Анджелесе. Где еще они бы могли это услышать?

Некоторые критикуют Трех теноров и подобные крупные музыкальные проекты за вред, который они наносят индустрии классической музыки: ведущие артисты получают необоснованно высокие авансы и авторские отчисления, а звукозаписывающие компании — нереально высокие доходы. Это все-таки слишком упрощенный взгляд. Ни одна знакомая мне певица, да и я сама, никогда не отклонит предложение продолжать карьеру в оперном театре только потому, что ей платят меньше, чем Трем тенорам. Да, мы зарабатываем на жизнь пением. Но это работа по любви, и для большинства из нас удовлетворение от покорившейся роли куда сладостнее большого гонорара. В противном случае, зачем вообще было становиться классическими музыкантами?

Если я бы хотела приумножить свой капитал и думала лишь о коммерческой выгоде, я пела бы только самые популярные арии, причем обработанные в стиле «техно» или подогнанные под голливудские стандарты. Я пела бы всего несколько оперных партий, да и то все больше итальянских, а не куда менее известного Штрауса и обожаемые мной французские раритеты. Стремясь приумножить продажи, я давала бы туры лишь в поддержку записей, вместо того чтобы выступать с мировыми премьерами и концертами из произведений Штрауса, Берга и Шёнберга. Я вовсе не против визуальных эффектов, будь то показ мод, световое оформление или даже кинофильм. В самом деле, я была бы счастлива когда-нибудь поработать с Пиной Бауш[80] и совместить танец с вокалом, — но только, разумеется, не в ущерб музыке.

Самое главное для оперных певцов, участвующих в значительных событиях, будь то Олимпийские игры или иные транслирующиеся по телевидению мероприятия, — очаровать впервые слышащего оперу зрителя, сидящего дома на диване у телевизора или на травянистом холме у огромного экрана. Ради того, чтобы увлечь людей классической музыкой, стоит продолжать петь, — конечно, в подходящей, располагающей к музыке обстановке. Если мы не сможем привлечь слушателя, по крайней мере на Западе, то будем (и совершенно справедливо) отправлены на свалку истории.

Моя звукозаписывающая карьера пошла в гору, как только я записала партию Фьордилиджи с сэром Георгом Шолти. Он порекомендовал новому вице-президенту «Декки» Эвансу Миражесу (который, вместе с Бетти Буккери, пианисткой из Чикагского симфонического, до этого сосватал меня Шолти) подписать со мной эксклюзивный контракт. Эванс поинтересовался у моего лондонского агента Тома Грэма, есть ли у меня контракт со звукозаписывающей фирмой, и тот со значением ответил: «Пока нет». В результате после двух телефонных разговоров Эванса и Тома контракт появился на свет, но его подписание потребовало немало времени. Во мне были заинтересованы и «Декка», и «РКА», так что мне пришлось определяться. Я выбрала «Декку».

Эксклюзивный контракт со звукозаписывающей компанией — дело тонкое. Часто выплаты начинают поступать только после второго, а то и третьего диска. Никто не хочет предпринимать лишние усилия и раскручивать первые записи артиста, опасаясь, что тот воспользуется плодами рекламной кампании, окрепнет и перейдет к конкурентам. К счастью, у меня сложилось полное взаимопонимание с руководством «Юниверсал Классике» и их дочерней компанией «Декка». Я надеюсь, что фирма воспринимает меня как одну из ведущих певиц с долгосрочным коммерческим потенциалом. В свою очередь, я поняла, что помимо записей моя задача состоит также в их рекламе, которая не ограничивается привычными для классического музыканта (и его аудитории) приемами. Среди людей, предположительно готовых купить диск классической музыки — то есть тех, кто слушал ее раньше, — 5 %, возможно, купят именно мою запись. Еще 15 % поклонников классики приобретут диск, который чем-то привлек их внимание, а следующие 25 % купят «Трех теноров», Андреа Бочелли или «Девятую симфонию» Бетховена. Остальные просто не станут покупать классическую музыку, и всё тут.

Следовательно, чтобы преуспеть, необходимо пробудить у публики интерес, даже если на это уходят мои собственные деньги. Единственный способ обратить на себя внимание тех самых 25 % — это появиться в шоу Дэвида Леттермана или присутствовать на зажигании свечей на рождественской елке в Рокфеллеровском центре. Если я не буду поддерживать уровень продаж, я не смогу больше записываться, а записи — моя единственная возможность донести свое искусство до широкой аудитории и сохранить даже после того, как я уйду со сцены. Кроме того, мне нравится записываться. Какая роскошь — провести в студии целую неделю без тесного сценического костюма, сосредоточиться лишь на музыке, не волноваться о зрителях и критиках, не бояться забыть текст, не переживать из-за освещения, в полном согласии с восхитительными музыкантами и дирижером. Моя сценическая карьера и звукозаписи мирно сосуществуют и помогают друг другу. Мое восхождение было трудным и медленным, но, по крайней мере, это всегда был путь наверх. Делая записи, я обращаюсь к людям, к гораздо большему числу людей, чем на концертах. Я не уверена, что знаю точный ответ, почему это так важно для меня. Возможно, мне хочется подарить кому-то то чудесное ощущение, которое я сама испытывала в юности, слушая чужие записи и надеясь однажды запеть, как мои кумиры. Может, это просто свойство моей натуры — стремиться к победе и жаждать самосовершенствования. А может, это всего-навсего радость от продолжающегося роста.