Читать книгу "Услышь меня, чистый сердцем - Валентина Малявина"

Катерина Ивановна казалась мне совсем не моей ролью, и я была удивлена этому предложению, но у Пырьева возникла мысль сделать героинь похожими, он находил, что мы с Линой одного плана.

У Достоевского в «Идиоте» князь Мышкин говорит Аглае: «Вы точь-в-точь, как Настасья Филипповна». Этим же путем хотел идти Иван Александрович в «Братьях Карамазовых»: идея сходства соперниц его увлекла. Но я отказалась от проб, мне было трудно играть Катерину Ивановну: я ее не чувствую..

Иван Александрович какое-то время был увлечен этой идеей.

— Лионелла и ты — темненькие. Надо сделать так: Лина останется сама собой, а ты будешь блондинкой.

— И зачем же я тогда нужна вам? Схожесть пропадет, и мысль тоже.

Второй оператор «Карамазовых», Сережа Вронский, тоже уговаривал принять приглашение на пробы и тоже видел меня блондинкой.

С болью, но я все же отказалась.

А теперь здесь, где идет суд надо мной, побывали все три талантливые женщины, горячо любимые Иваном Пырьевым: Марина Ладынина, Люся Марченко, Лионелла… Странно все…

9

Здание суда так и осело в моей памяти ледяными развалинами, «сталкеровской зоной». Ледяным холодом бокса, в котором нам положено дожидаться очередного заседания.

Конвой уже не настаивает на том, чтобы я непременно находилась в боксе. Оставляют, меня в более теплой «прихожей». Это нарушение режима, ребятам здорово попадет, если нас застукают…

Кто-то стучит во входную дверь, и я мгновенно оказываюсь в холодной камере.

Оказывается, пришел мой адвокат. Меня опять выпускают в тепло.

Адвокат в хорошем настроении, весь вид его не имеет ничего общего с обстановкой и обстоятельствами этого казенного дома. Яркая рубашка моего адвоката и сабо На босую ногу делают наш разговор неофициальным.

Адвокат вполне удовлетворен тем, что болтовня по поводу меня и Стаса продолжается.

Мне же не терпится, чтобы суд скорее приступил к экспертизам.

И потом… гражданский истец и прокурор продолжают все время шептаться? О чем? Неприлично это!

Зато теперь понятно, почему изъяты все записи Стаса и его дневники. В них много минора. Обвинение же старается создать его жизнерадостный образ.

Наконец я спрашиваю у адвоката, кому я обязана своим «вторым прокурором» — гражданским истцом.

— Ее пригласил Николай Попков, доверенное лицо обвинителя.

— Попков?!

— Да. Вы знаете его?

— Не очень.

— Кто он?

— Артист. Кстати, где он? — поинтересовалась я.

— Он в отпуске…

— Он что, не собирается больше появляться в суде?!

— Нет, он уехал.

— Как — уехал? Он не должен был уезжать! Как же так?

Я хотела задать ему свои вопросы. Нет-нет, я думаю, он появится, обязательно появится, хотя бы еще на одном заседании. Он ведь был в суде только один раз…

— Появится, — уверенно говорю я.

— Может быть, — улыбается адвокат. — Не нервничайте. Лучше расскажите о нем.

— Но я же его совсем не знаю! Меня интересует вот что: кто сочинил это безумное обвинительное заключение?

— Компания из прокуратуры Ленинского района. Я знаю, что его несколько раз переписывали. Были претензии суда по поводу непрофессиональности данного документа.

— Но в нынешнем виде этот, с позволения сказать, документ просто смешон и несостоятелен. И еще: как вы думаете, с ним ознакомились гражданский истей, то бишь адвокат Александры Александровны, и доверенное лицо, актер Попков?

— Конечно.

— Неужели это так? Впрочем, ничего удивительного. Попков и истей, она же адвокат Александры Александровны, на первых двух заседаниях вели себя вызывающе. Говорят, что истей за «кулисами» готовит свидетелей. А вы у нее булочку во время перерыва надломили и скушали… эх, вы…

— Вам и это известно?

— Да. И не только это. Я знаю, что ведется магнитная стенограмма заседаний, несмотря на запрещение судьи. Не понимаю, почему на открытом суде нельзя записывать заседания на пленку? Тем не менее Тайно запись ведется. Есть дубликат всего следствия… И еще. Я чувствую, что судья сожалеет, что взялась за это дело.

Подъехала машина. Пришли солдатики.

— Поехали, — говорят.

— Куда? — спрашиваю.

— Домой, в Бутырку, — и улыбаются.

Как всегда мы долго ехали к Бутырке, забирая по пути других подсудимых. И в Бутырке продолжительное время сидели в боксе, ожидая ужина. Значит, уже больше шести часов вечера и в камерах теперь отдыхают от дневного безделья. Господи! Не ведают, что творят советские юристы.

И вспомнилось мне, как мы устроились со Стасиком на его узенькой кроватке и рассматривали фотокарточки.

Меня заинтересовало небольшое фото, на котором был изображен молодой человек с библейским лицом.

— Кто это? — поинтересовалась я.

— Попков Коля. Мы маленько учились с ним вместе в Школе-студии МХАТ. Потом нас выгнали.

— За что?

— Дурацкая история. Неохота вспоминать. Противно.

— Чем он занимается теперь?

— У него талантливая жена, Наташа Егорова.

— Наташу я знаю. А он?

— Тоже актер. А еще… каждому Моцарту по Сальери, Валена.

— Надеюсь, ты — Моцарт. Он, стало быть, Сальери?

— Выходит так. В общем, нас выгнали из-за фашистских флагов.

— Ничего не понимаю. Каких фашистских флагов?

— Со свастикой, — Стас разнервничался. — Нет, Валена, не хочу рассказывать. Очень противно об этом вспоминать.

Весь вечер Стас был в угнетенном состоянии.

А когда мы засыпали, сказал:

— Когда нас с Колей Попковым выгнали из Школы-студии, я поехал домой, в деревню. Несладко мне там пришлось. Матушка стеснялась перед всеми, что я бездельничаю, и резко поставила вопрос о работе. Вернулся в Москву. Почему-то был в валенках, наперед зная, что в них нельзя ходить по Москве. Сыро. Солью асфальт посыпают.

Ну… приехал я в Москву… В кафе «Синяя птица» читал рассказы Шукшина. Кормили.

Потом стал жить в Химках у Юрия Михайловича. Этот человек готовил ребят в театральные институты. Ну, учил… кое-чему… Научил, например, каждое утро есть геркулесовую кашу с поджаренным луком. Я даже привык к ней, к каше. Силу она дает. Англичане не дураки в этом вопросе.

Весной стал поступать в Щукинское и поступил…

Попков никогда не бывал у нас в гостях. Никогда Стас его не вспоминал.