Читать книгу "Храброе сердце Ирены Сендлер - Джек Майер"

* * *

Электричество так и не появилось, и свечи стали дефицитом. Самым распространенным источником света стали карбидные лампы – запаянные консервные банки, заполненные твердым карбидом. Через трубочку в банку заливалась вода, и вырабатывающийся в результате химической реакции ацетилен горел потом шумным синим огоньком, не колеблющимся от сквозняков и распространяющим характерный резкий запах.

Напора воды почти не было, и для многих варшавян единственным источником воды стали уличные колонки. В большинстве домов еврейского района не было туалетов со смывом. На улицах росли кучи мусора.

Вскоре фашисты начали распространять пропагандистскую газетенку «Новый курьер варшавский» («Nowy Kurier Warszawski» – польск.), в которой публиковали приказы оккупационных властей.

Приказ от 20 октября 1939 года

Все радиоприемники следует немедленно сдать властям. Обладание радиоприемником будет караться тюремным заключением. Обладание радиопередатчиком карается смертью.

Когда Ирена в тот вечер пришла домой, она увидела, что Янина уже упаковывает в сумку их радио.

– Не надо, мама! – сказала Ирена. – Я спрячу его на чердаке и набросаю на него старых одеял. Если его найдут, мы всегда сможем сказать, что не знаем, откуда он там взялся. Только никому об этом не говори.

– Бога ради, Ирена! В нашем доме все знают, что у нас есть приемник. Они же все время ходили к нам его слушать. Тогда уж лучше пригласи сама немцев и объясни им, что тебе, конечно, жутко неудобно, но приемник ты им отдать не можешь. Они наверняка войдут в наше положение.

– Мама! Сарказм тут не к месту. Я почти уверена, что радио в один прекрасный день очень нам пригодится. А если кто-нибудь из соседей будет спрашивать, скажи, что мы его сдали.

Янина уступила, и Ирена посреди ночи вскарабкалась на чердачок, где нельзя было даже встать во весь рост, и забросала приемник тряпьем.

Приказ от 23 октября 1939 года

Евреям строго воспрещается торговля текстильными (мануфактурными) товарами и товарами из выделанной кожи, а также вести любую производственную деятельность с использованием этих материалов.

«Новый курьер варшавский» каждый день публиковал статьи о греховной и уголовной натуре евреев, об их нечистоплотности и склонности разносить болезни, о том, что они постоянно нарушают общепринятые нормы поведения. 23 октября 1939 года газета вышла с заголовком

«ПОЛНАЯ ПЕРЕПИСЬ ЕВРЕЕВ»

В следующую субботу всех евреев намечалось переписать и занести в списки вместе с адресами проживания и датами рождения. Вскоре последовало и официальное распоряжение:

Приказ от 25 октября 1939 года

В субботу 28 октября будет проведена обязательная перепись всех жителей Варшавы еврейской национальности. Ответственность за выполнение сего приказа возлагается на Юденрат и его руководителя, инженера Чернякова.

Теперь, когда закончились активные боевые действия, по дорогам снова стало можно ездить, не опасаясь за свою жизнь, и дети Варшавы впервые за месяц с лишним получили молоко. В городе начала возрождаться торговля, и в очередях зациркулировали слухи о партизанах. Стефан стал ходить на собрания подпольной группы Польской социалистической партии (ПСП), членом которой была и Ирена. Он почти каждый день приходил вечером к конторе Ирены, чтобы проводить ее до дома.

– Присутствие кавалера даже в нынешние времена хоть что-то да значит, – объяснял он.

Снова открылись кафе, рестораны и ночные клубы, но настроение в них нельзя было назвать праздничным. В один из последних теплых дней ноября Ирена со Стефаном сидели за столиком на тротуаре. По Окоповой улице с ревом проехал немецкий грузовик. В кузове сидели эсэсовцы, и закатные лучи блестели на двойных молниях их лацканов.

До войны Стефан с Иреной часто спорили о том, что лучше: его цинизм или ее принципиальный оптимизм. Стефан и теперь высмеивал организации за их любовь к бесконечным совещаниям и прениям.

– Одна болтовня, – говорил он. – И евреи, и социалисты только этим и занимаются.

– Полагаю, – сказала Ирена, – что над социалистами, будучи одним из них, ты издеваться можешь, но смеяться над евреями нельзя.

Стефан достал только что полученную кенкарту[53], продукт недавно прошедшей переписи, и развернул ее перед глазами Ирены. Внутри стоял штамп «JUDE» («еврей» – пер. с нем.). Он откинулся на спинку стула и улыбнулся, с удовольствием наблюдая за сконфуженной Иреной.

– Вот видишь, я так понимаю, у меня все-таки есть право смеяться над евреями.

Ирена не знала, что и сказать. Конечно, говорила она себе, для нее это не имеет никакого значения, но ведь она даже не подозревала об этом!.. Она огляделась, чтобы убедиться, что их не подслушают.

– Стефан… ты держал это в тайне?

– Я когда-то был евреем. Отец с матерью перешли в протестантство, когда я был мальчишкой. Я мало что обо всем этом помню. Да только немцы, судя по всему, знают все это в подробностях и считают меня евреем. Я просто хамелеон: сначала стал протестантом, теперь иудеем. Я думаю, что надо так и продолжать. Может, в следующий раз я обернусь католиком.

– Стефан! Будь серьезнее. Как ты можешь шутить!

Он наклонился к Ирене, почти касаясь ее лица губами.

– Я познакомился с одним художником, – сказал он. – Он работает на ППС. Он может сделать любой документ – Kennkarte, разрешение на работу, справку с места жительства, свидетельство о крещении или о свадьбе – так, что его не отличишь от настоящего. Все, что захочешь. Он мастер своего дела. И сочувствует евреям. И цены у него весьма умеренные.

Она допила свой кофе и посмотрела Стефану в глаза.

– Это может быть интересно, – сказала она. – И как же зовут этого художника?

Стефан написал на бумажке имя с номером телефона и передвинул ее через стол в направлении Ирены.

– С деньгами сейчас трудно, Стефан. Мы сами делаем документы. Может, они выходят не так идеально, как у твоего художника из ППС, но пока годятся и такие.

– Будь осторожна, – с искренней заботой сказал он, – ведь любого, кто тебя сдаст, щедро наградят злотыми да свиным беконом. Очень соблазнительно.

– Не глупи, Стефан. Я для немцев слишком мелкая сошка.

– Все так говорят, пока их не поймали… или пока не начали пухнуть с голоду… или пока их не начали пытать.