Читать книгу "Воспоминания сестры милосердия - Татьяна Варнек"

Только когда мы приезжали в Федоровку, мы отдыхали в сестринской палатке до момента отъезда обратно. Но вскоре «Илья Муромец» стал долетать и туда. Как раз когда я там была, он набросал бомб около аэродрома. В это же время станция Пришиб, где стояла летучка, была обстреляна с красного броневика.

Нас после этого оттянули на разъезд Плодородье. «Илья Муромец» продолжал летать каждый день, но не всегда сбрасывал бомбы. Там была большая каменная мельница, и мы решили прятаться там, но ни разу туда не убегали.

Работы стало меньше. Часто мы обе оставались в летучке: доктору и нам обеим дали классный вагон, но какой? Маленький, дачный, третьего класса, проход посередине и по бокам короткие деревянные скамейки. На них мы должны были устраиваться на ночь. Один конец вагона был наш, а другой – доктора. С утра, когда не было работы, мы с Шурой сидели в одном конце, а доктор в другом. Вещей с нами почти не было. Делать абсолютно нечего. Сидели и ждали налета. Когда ветер или плохая погода, мы счастливы и спокойны. Так сидели, бродили около вагона целыми днями. Изредка позовет нас доктор со своей стороны и спросит: «Сестры, а не съесть ли нам кавунчика?» Тогда мы соединялись с ним, брали арбуз, хлеб и ели. Делали это по нескольку раз в день: почти этим только и питались. Кухни у нас не было. Продуктов тоже. Достать ничего было нельзя. Когда мы ездили в отряд, привозили хлеба, арбузы доставали на месте. Так я пробыла в летучке до 24 августа, когда повезла партию больных в отряд. Ночью из Севастополя пришла телеграмма из Красного Креста. Управление вызывало меня – в сопровождении одного санитара я должна немедленно приехать в Севастополь. Объяснений не было никаких. Я сейчас же поехала за вещами в летучку, чтобы на другой день ехать по вызову. Я очень испугалась: сначала подумала, что меня вызывают, потому что с моими что-то случилось. Но то, что вызывали и санитара, меня немного успокаивало. Все же никто ничего не понимал. Все недоумевали и даже не могли сделать никаких предположений. В этот же день, тоже неожиданно, приехала новая сестра Рябова, довольно противная. Она слышала, что меня вызывают, но тоже не знала почему. Я очень волновалась, но, с другой стороны, радовалась, что увижу своих. Я съездила в Плодородье за вещами, в ночь на 26-е вернулась в отряд и, не раздеваясь, легла спать на тюках соломы в сестринской палатке. Утром в неурочный час прилетел «Илья Муромец» и начал бросать бомбы. Все еще только просыпались и были не одеты.

География местности была такая: станция, на рельсах около нее длинный ряд огнесклада, потом все наши белые палатки – да так близко, что колышки для веревок были часто забиты под огнескладом. С другой стороны – аэродром. Дальше картофельное поле и две-три хаты. Паника началась страшная: все вскочили, в чем были, и понеслись по полю, а с аэродрома строчат из пулемета. Кто-то начал палить из винтовки. Все носились по картофельному полю без всякого смысла. Вид был потрясающий. Я одна была одета, так как приехала ночью и не раздевалась. Один доктор несся без тужурки, с болтающимися подтяжками, застегивая брюки. Сестра Узова – босиком, прижимая к груди сапоги, Константинова куталась в платок, точно он ее мог запрятать. Все сестры были без косынок и без передников. Сестра Малиновская, жена начальника огнесклада, не нашла ничего лучшего, как спрятаться под вагон со снарядами. Я тоже унеслась со всеми, но остановилась недалеко под крышей хаты. Стоя там, я и наблюдала всю эту живописную картину.

Несмотря на то что бомб упало много и аэроплан долго строчил из пулемета, жертв не было.

Сестра Шевякова сейчас же сочинила слова на мотив: «Оружьем на солнце сверкая…» Постараюсь их вспомнить! Вот:

Пропеллером на солнце сверкая,Под крики смятенной толпы,В нас бомбы и пули бросая,Появился прообраз «Ильи».Старший врач, позабыв дисциплину,За сестрами вслед убегал,И за хатой, укрыв свою спину,Гимнастерку, спеша, надевал.А там, чуть подняв занавеску,Грозил ему женский кулак,И грозно шипела старуха:«Убирайся, кадетский дурак».Младший врач – он быстрей и проворней —Улепетывал всех впередиИ в картофельном поле удобноНа просторе надел сапоги.Малиновская, с мужем поспоря,Под вагон с динамитом вползлаИ от страха, смятенья и горяТам ни встать и ни сесть не могла!

А другая, спросонья и лени,Ничего разобрать не моглаИ шептала, запрятавшись в сене:«Не могу умирать я одна!»

Распределяя американскую помощь

В этот день, 26 августа, мы с санитаром уехали в Севастополь. Вот что я узнала в Управлении Красного Креста: американцы прислали очень большое количество перевязочного материала и немного посуды для перевязочной. Но они заявили, что не отдадут все это ни в какие склады на управления, а желают непосредственно все передать в полковые околотки и полевые лазареты. Они не желают никаких промежуточных инстанций и просят им назначить серьезных и толковых сестер, с которыми они будут иметь дело, считая, что к нашим рукам ничего не приклеится. Среди этих сестер выбор пал и на меня. Но я в Севастополь опоздала: другие сестры уже все получили и уехали на фронт.

Я пробыла два дня дома и поехала обратно в Акимовку, где их и догнала. Мы должны были все раздать в три корпуса. Поэтому мы разделились по парам. Я и сестра Маслова, которая работала при Управлении, получили корпус генерала Барбовича. Со своими двумя вагонами и одним санитаром переехали на станцию Акимовка. Там думали застать Кубанскую дивизию, но наши начали наступать, и дивизия ушла вперед, к Александровску. Наш отряд тоже ушел вперед. Поэтому мы смогли выдать материал только кубанской артиллерии. Дальше уже надо было ехать подводами в Серогозы, где стоял корпус Барбовича. Весь материал брать было не нужно, так как надо было оставить, на всякий случай, часть кубанцам. Поэтому мы с Масловой поехали вдвоем, а санитара оставили охранять наши два вагона. С большим трудом получили подводы, погрузили и отправились. Первая остановка была в Эйгенфельдской колонии. Там стоял кубанский лазарет – мы ему выдали материал и у них переночевали. Выдавая материал, мы требовали, чтобы нам показывали списки раненых, называли количество людей в полках. Проверяли имеющийся материал и в зависимости от этого решали, сколько дать. На все это у нас были строгие полномочия.

Спрашивали, что надо им еще привезти, так как американцы собирались продолжать доставлять все необходимое. Это было уже 12 сентября.

Много времени заняла у нас предварительная работа – делить материал на три части, так что, пока все было налажено, прошло три недели.

Из кубанского лазарета поехали дальше. Трудности были большие: во многих местах нам отказывали в лошадях, часто бывали даже скандалы со старостами, как, например, со старостой в Александерфельде, где мы так лошадей и не получили и пришлось ехать дальше. Несколько раз меняли лошадей благополучно, но в Каме снова скандал: как мы ни бились, староста лошадей не дал, сказав, что их нет, и послал нас за несколько верст в сторону, на хутор Серогозский, уверив, что там лошадей много.