Читать книгу "Последний поезд в Москву - Рене Нюберг"

Первые месяцы было нелегко. Впрочем, по словам Лены, все они находились в эйфории.

Лена с мужем и Даником осенью 1971-го переехали в Иерусалим, а Маша с Йозефом в Тель-Авив, сначала в Яффу, затем в Рамат-Ган.

63-летний Йозеф вскоре понял, что работы в оркестре он в Израиле не найдет. Сотрудник Еврейского агентства, у которого Йозеф спросил о такой возможности, ответил мрачно: “Забудьте. Музыкантов в Израиле уже хоть отбавляй”. Йозефу ничего не оставалось, как снова стать учителем. Это оказалось нелегко: начались долгие автобусные поездки по жаре в разные музыкальные школы. Йозефу нравилось работать с детьми, но мешало плохое знание иврита.

Израиль показался Йозефу, по его словам, “полнейшим Левантом”[293], было жарко и шумно. Маша, в свою очередь, разболелась: давление, почки… В пенсионном возрасте Маше и Йозефу пришлось с трудом сводить концы с концами, жили они фактически на маленькое назначенное Израилем пособие.

Машу беспокоила депрессия Йозефа. Она говорила Лене, что отец или играет на скрипке, или часами молча смотрит в окно…

Возмещение невозместимого

Путь Федеративной Республики Германии (возникшей после нескольких лет оккупации и безоговорочной капитуляции Германии) к примирению с Израилем был многоступенчатым[294]. Первый федеральный канцлер Конрад Аденауэр пишет в своих воспоминаниях о чувстве вины. Это стало центральным принципом внешней политики Германии и предпосылкой для возвращения в семью других народов в равном статусе. Это был лейтмотив политики Аденауэра. Он не одобрял категорию коллективной вины, однако признавал коллективную ответственность немцев за случившееся.

Перед всеми последователями Аденауэра стоял вопрос поиска верных слов. Ангела Меркель пошла в выборе слов дальше своих предшественников. В речи в израильском парламенте – Кнессете – в марте 2008-го она заявила: “Безопасность Израиля находится в зоне национальных интересов Германии” [Staatsräson). Для Меркель Шоа[295] было крушением цивилизации (Zivilisationsbruch)[296]. Федеральный президент Германии Иоахим Гаук, в свою очередь, сказал в Бундестаге на 70-летии освобождения Освенцима в январе 2015 года: “Немецкое самосознание невозможно без Освенцима”.

И все же путь к подобной бескомпромиссности был долгим. При этом и позиция Израиля с годами смягчилась. До 1956 года в израильских паспортах ставился штамп, запрещающий поездки в Германию. Передавать музыку Вагнера по израильскому радио разрешили лишь в 1974 году. Израильская филармония пришла к тому же в 1981-м.

По вопросам репараций Израиль вначале отказывался говорить с Германией напрямую и использовал страны Запада в качестве посредников. В 1948–1949 годах, оправившись от освободительной войны, Израиль испытывал хроническую нехватку средств. В ситуации, когда возникли сложности с оплатой даже продовольственного импорта, правительство приняло решение взыскать репарации с Германии. Переговоры проходили с марта 1952 года на нейтральной территории в пригороде Гааги Вассенааре. А подписали договор стороны в Люксембурге 10 сентября 1952 года. Профессор Дан Динер подробно описывает внутриполитические баталии в Израиле и ярость будущего премьер-министра Менахема Бегина, в ту пору крайнего оппозиционера. В трехдневных дебатах в Кнессете Бегин назвал готовность Израиля к переговорам торговлей индульгенциями[297].

На Германию было наложено проклятие (херем), как в свое время на Испанию с ее инквизицией. Ядро дискуссии касалось полноты публичного проклятия – пойдет речь о ритуальном ветхозаветном “уничтожении заклятого врага” или же о добровольном сведении к возможному минимуму отношений с Германией как государством.

Министр иностранных дел Моше Шарет упирал на государственные интересы и на то, что после основания Государства Израиль ситуация изменилась. Задача израильского правительства – обеспечение существования и безопасности еврейского государства. И потому следует вступить в переговоры с Германией.

В Люксембургском соглашении 1952 года Германия пообещала выплатить репарации. Это был первый государственный договор только что вернувшей себе часть суверенитета Западной Германии. Аденауэр не согласился со словами из черновика вступительной речи министра Шарета о том, что для вины Германии нет искупления. Отказ от искупления грехов противоречит христианской религии. При этом глубоко верующий католик Аденауэр заявил, что может признать этот грех своим, но не может перекладывать его на весь народ.

Дан Динер отмечает, что во время переговоров соблюдалась ритуальная дистанция. Шарет не произнес подготовленной речи, и переговоры в Вассенааре начались ранним утром с молчания. Участники не обменивались рукопожатием, ограничившись сдержанным поклоном. Переговоры, проходившие с участием переводчиков, предоставили СМИ возможность пообсуждать, на каком языке Шарет общался с Аденауэром вне переговоров. Министр иностранных дел Израиля ответил на вопрос так: “На языке Гете”. Состав израильской делегации, за исключением родившегося в Польше Шарета, был изначально немецкоязычным.

Первая встреча Конрада Аденауэра и премьер-министра Давида Бен-Гуриона произошла в Нью-Йорке в гостинице “Уолдорф-Астория” в 1960-м. Дипломатические отношения были установлены только в 1965-м. На этот раз Германия опасалась в связи с так называемой доктриной Хальштейна[298], что арабские страны в ответ признают ГДР. Несмотря на отсутствие официальных отношений, Германия поставляла Израилю оружие уже в 1950-х годах. Со временем сближение Израиля и Германии превратилось в особую связь.