Читать книгу "Палач из Галиции - Александр Тамоников"

– Савицкая весь день сидела в приемной, – проворчал тот. – Нормальная, кстати, баба. Есть в ней некое очарование. Комендант как увидит ее, так млеет. Я несколько часов сидел напротив, в компании каких-то девчонок с печатными машинками. Они из райкома, боятся там находиться, ходят под охраной. Какие-то списки печатали весь день.

– Девочки из секретариата? – уважительно проговорил Газарян, знавший толк в прекрасной половине. – Ни одной не назначил свидание?

– Они страшны, как первородный грех. – Волков передернул плечами. – Самых некрасивых в городе нашли. Нет, нормальные девчата, на красную книжицу реагируют здраво, но с Савицкой не сравнить. Несколько раз эта баба покидала помещение. Столовая, туалет, ничего интересного. Выходила в магазин через дорогу, стояла в очереди за хлебом. Люди шарахались от нее, волком смотрели. Она могла бы взять без очереди, но решила быть, как все. Впрочем, народ этого не оценил. Бабы шипели ей в спину, мужики скабрезные знаки делали.

– Ничего не передавала постороннему? – спросил Алексей. – Может, ей что подсунули?

– А вот этого, командир, каюсь, не разглядел. Толпа закрыла, никакой возможности. Вышла с булкой, вывалялась, так сказать, в народе, снова подалась в свою приемную. Лицо ее мне не понравилось. Вроде нормальное, а холодком от него веет. Ушла из кабинета вместе с комендантом. Отношения там тоже не радужные, выясняли чего-то. Он посадил ее в свой «газик», повез куда-то.

– Что у тебя, Арсен?

– Не хотелось бы мне оказаться в этой больнице, – признался Газарян. – Ольга Дмитриевна Антухович – женщина, конечно, заметная, специалист, наверное, грамотный, но оказаться под ее началом – это далеко не подарок судьбы. Дурдом, короче. Источник нервозности – именно она. Самодурство и все прочие бабские причуды. Дескать, я иной раз не знаю, о чем говорю, но всегда уверена в том, что права.

– Можно группу захвата высылать? – спросил Волков.

– Лучше психиатров. Ходит по отделениям, орет, всех строит, грозится разогнать. Санитарок – за грязь, медсестер за халтуру, больных – за нарушение режима. А сама дальше носа не видит. Я в халате там торчал, косил под санитара из Жлотова, так она даже не покосилась.

– Зря ты так считаешь, – заявил Алексей. – Эта дама все видит и очень непроста. Что случилось в Жлотове?

– Банда напала на истребительный отряд. В них вояки не особо умелые. Поступил сигнал, что в одном из сел банда. Кинулись на грузовике. В лесу перед ними дерево упало, дорогу перегородило.

– Да, это не очень хорошая примета, – сказал Алексей. – Надеюсь, выжившие есть?

– Четверо. Двое из них очень тяжелые. Пятеро погибли под пулеметным огнем. Водитель выжил, скорчился под баранкой, сумел увести машину задним ходом, а потом развернулся и удрал. Раненых доставили в Збровичи, двух сразу на операцию определили. Антухович рычала, что ей советских солдат лечить нечем. Мол, куда лезут эти украинцы, если воевать не умеют?

– С посторонними контактировала?

– Постоянно, – ответил Гаспарян. – В основном конфликтовала. Даже офицеры, прибывающие по каким-то делам, и те ее боятся.

– А может, в душе она добрая, ранимая и ей просто мужика не хватает? – с улыбкой предположил Волков.

– Хватает ей мужика, – отмахнулся Газарян. – Сам заместитель коменданта прибыл под конец дня. Так она и с ним разлаяться умудрилась. Потом, правда, вместе ушли.

– Что у тебя, Федор? – Алексей повернулся к Малашенко.

– Карпо Шинкарь проживал на улице Кабинетной, это на южной окраине. Дома давно нет, пожарище бурьяном поросло. Поговорил с соседями. Странная особенность у этих людей, командир. Если с ними по-человечески, то и они могут нормально. В общем, заведомо отрицательный персонаж. Быдло, мужлан, рожа страшная, оттого и не женился. Работал на скотобойне, очень любил свою профессию. По молодости грабил поляков, поколачивал евреев. Когда стало можно, принялся убивать и тех, и других. Сейчас ему глубоко за сорок. Люди давно его не видели. При немцах появлялся, щеголял новой формой, участвовал в показательных казнях местных активистов. Насиловал баб, а те, понятно, молчали в тряпочку. Где он жил, никто не знает. Потом ОУН объявила войну на два фронта – против немцев и наших, – и никто в форме его уже не видел. Как, впрочем, и без таковой. В леса ушел, сволочь. В места, где прошла его молодость, теперь, понятно, не сунется. Разве что ночью.

Алексей с тоской смотрел в окно. Синий фон превращался в черный. На улице практически стемнело. На что они спустили целый день? Нет ни одной зацепки, мало-мальски стоящей улики.

Он не боялся темноты. Товарищи потянулись в общежитие, а капитан решил пройтись по ночному городку. До комендантского часа еще оставалось время, но людей на улице почти не было. Дважды за полквартала у него проверили документы. Алексей не возражал. Ряженых боевиков УПА он почувствовал бы.

Он медленно шел по тротуару. В госпитале горели отдельные окна – трудились дежурные медсестры и нянечки. Горело электричество в хирургии, но окна были задернуты.

Потом глухая зона между зданиями, стена кустарника. Из школы тоже не все удалились. Светились окна учительской и библиотеки. Он вдруг с какой-то потрясающей ясностью осознал, что школа беззащитна. Бандиты могут нагрянуть в любое время, пострелять учителей, бросить спичку, от которой все вспыхнет.

Его сердце вдруг задергалось. Он перевел дыхание, вошел в калитку, постоял на крыльце, ступил внутрь. Поскрипывал пол под ногами. За закрытыми дверями учительской кто-то бубнил.

В горле капитана пересохло. Он подошел к двери библиотеки, расположенной в конце коридора, и протянул руку, чтобы ее открыть. Она вдруг отворилась и едва не ударила его по лбу! Испуганно вскрикнула женщина. Оба отшатнулись.

– Лиза, ради бога, не бойтесь, – пробормотал он. – Это я, Алексей, капитан Кравец.

Девушка испустила тяжелый вздох, прислонилась к косяку.

– Господи, Алексей, вы опять меня испугали. Сердце сейчас потеряю. Вы знаете который час?

– Лизонька, простите, умоляю вас, – взмолился он. – Я подошел к двери, а вы ее сами открыли. Совпало так, понимаете?

– Ой, не верю, – прошептала она. – Знаете, Алексей, я становлюсь какой-то фаталисткой, зацикленной на мистике. Да еще местные педагоги ужасы всякие рассказывают. Во время войны хоть было понятно: вот хорошие, вот плохие. А сейчас все перепуталось. – Она качнулась, облизнула губы. – Вы два дня не приходили, Алексей. Могли бы зайти хоть из вежливости. Я разных глупостей насочиняла. Вас заколдовала злая ведьма и держит в заточении. Вы уже погибли… – Она неуверенно засмеялась.

– Нет, Лиза, все в порядке. Злой ведьме не удалось меня закабалить. Я был страшно занят, работа, знаете ли.

Их вдруг неодолимо потянуло друг к другу. Он шагнул вперед, и она соскользнула с приступочки. Они как-то очень просто оказались в объятиях друг друга, а потом застыли, не могли пошевелиться. От Лизы исходило что-то упругое, желанное. Его тянуло к ней, как магнитом.