Читать книгу "Убийственная лыжня - Йорг Маурер"

Губертина фон Роймонд (84, офицерская вдова).

«Подъем в горы — это вам не хальма».

Свен Оттингер (41, Президент Федерации лыжного спорта Верхней Баварии).

35

— Шеф, у вас есть несколько минут для интервью? На улице уже ждут несколько журналистов.

— Пожалуйста, отправьте их в пресс-службу.

— У нас есть пресс-служба?

— Нет, но этим мы выиграем немного времени.

— То есть я их обнадежу.

— Да, сделайте это.

Йоганн Остлер, который только что просунул голову в дверь, снова вышел и терпеливо объяснил журналистам, почему, например, следственную группу во главе с комиссаром Еннервайном называли именно СГ «Куница». Нападение «Шахенского дьявола», как он теперь везде назывался, было у всех на устах, общественность ждала результатов. Йоганн Остлер мужественно удерживал позицию, отвечал на одни и те же вопросы и отбивал атаки журналистской своры. Поэтому в совещательной комнате полицейского участка не было времени для перекуров без курения. Здесь судорожно работали. У каждого из группы были фотокопии предыдущих пяти писем Куницы, каждый знал их теперь наизусть. Николь Шваттке проделала всю работу, выловила первые четыре письма с уведомлением из главных архивов различных полицейских служб. Все были написаны от руки — и именно поэтому их не приняли всерьез.

— Мы придерживаемся нашей прежней линии, — сказал Еннервайн. — Пока мы на сто процентов не будем уверены, что Шахенское покушение связано с новогодним покушением, мы ничего не будем сообщать общественности. А это только для вас, Мария: вы рискнете сделать первый анализ?

— Надеюсь, вы не ждете от меня чудес, — начала Мария, — так как для точного установления профиля личности еще слишком рано. Но то, что при чтении этих писем сразу бросается в глаза — и вероятно, должно бросаться в глаза, — это слишком много информации. Он заваливает нас возможностями, кем он мог бы быть, и именно этим он отводит наш взгляд от его действительной характеристики.

— Есть ли примеры такого рода признательных писем? — спросил Штенгеле.

— Такое мне неизвестно. Он насмехается над нами и над работой полицейских. Наверняка такое бывало и раньше. Но он насмехается над самой спецификой работы. Я не слышала еще ни об одном случае, где бы кто-то так четко очерчивал наши границы.

— Может ли это быть кто-то из полицейской службы? — спросила Николь Шваттке. — Ушедший досрочно на пенсию и поэтому разочарованный бывший коллега? Или уволенный по какой-то причине госслужащий?

— Возможно. Но не стал бы он сообщать еще больше деталей из полицейских будней? Не доставил бы он себе еще больше удовольствия, излагая еще в более смешном свете порой очень скудные результаты работы профайлеров?

— И это говорите вы, фрау доктор? — засмеялся Еннервайн. — А теперь серьезно. Мужчина хочет нас спровоцировать, и это ясно. Но вначале вопрос: что общего между покушениями?

— Может быть, то, что оба покушения можно назвать провалившимися? — сказал Штенгеле. — Они проведены халтурно, и уже с самого начала были обречены на провал.

— Я не знаю, — произнесла Мария, — не было ли в этом больше умысла, чем мы думаем.

— Знаете, как это выглядит с моей точки зрения? — сказал Еннервайн. — Покушавшийся не собирался доводить покушение до конца. Он только хотел показать, что он мог бы нанести удар. При этом в первый раз что-то сорвалось. Поэтому — это только рассуждение! — во второй раз он действовал наверняка и проинформировал горноспасателей и нас по мобильной связи, и при этом сразу же после покушения, так чтобы мы, если бы даже все участники были засыпаны, сумели спасти всех.

— В этом тезисе что-то есть, — заметила Мария задумчиво.

В дверь постучали. Вошел Холльайзен.

— Я как раз иду от Ильзе Шмитц. Ей повезло, это было сквозное ранение ноги. Врачи говорят, что рана заживет.

— Как будто бы нам больше нечего делать, — завозмущался Штенгеле. — Мы разыскивали женщину три часа. Как можно быть настолько глупой, чтобы поехать в долину на рогатых санях! Ее уже можно допрашивать?

— Нет, — продолжил Холльайзен, — она в истерике, кричит и утверждает, что она не добровольно поехала вниз. Я думаю, что ее не стоит воспринимать всерьез. Она говорит, что хотела согреться в карете и что таинственный, молчаливый, совершенно закутанный незнакомец неизвестно откуда появился и насильно увез ее.

— Ага. Обратила ли она внимание на что-то особенное у таинственного незнакомца? — спросил Штенгеле.

— Нет. Только то, что на незнакомце была лыжная шапочка с прорезями для глаз.

— И опять незнакомец. Может быть, в этой истории что-то кроется? — спросил Еннервайн.

— Я не совсем уверен, — сказал Холльайзен. — В конце она мне еще что-то кричала, типа: «Пропасти! В этой местности я все время попадаю в пропасти!»

— А как она еще будет кричать, — сказал Штенгеле, — когда узнает, что рогатые сани в конце полностью разлетелись о новую «альфа-ромео» Джекли Бауера. Очень большие повреждения. Может быть, боится, что ей придется самой за все платить.

— Но главное, что у нее все нормально, — сказал Еннервайн. — Но мы не будем упускать ее из вида.

Штенгеле покачал головой:

— Что вообще могло бы произойти! Что собственно говорит против тезиса взаимосвязи между обоими покушениями?

— Ответ, к сожалению, такой, — сказала Мария, — что мы сможем это оценить только при третьем покушении.

— Хватит домыслов, — заявил Еннервайн. — Мы раскроем оба покушения, кем бы они ни были совершены.

— Может быть, — добавила Николь Шваттке, — мы сможем ограничить круг подозреваемых, если предположить, что между ними имеется содержательная связь. Оба покушения были направлены против спорта, против досуга, против иностранного туризма, против турпоходов, собственно против всего, что имеет большое значение для этого курорта.

— Вы имеете в виду какого-то активиста организации «Гринпис»? — предположила Мария Шмальфус. — Речь может идти о радикальном защитнике природы, представителе экологического Талибана? Например, об охотнике-фундаменталисте, возжелавшем наконец тишины и спокойствия в лесных угодьях? Я вспомнила этого Вилли Ангерера, вы знаете, того, с огромными усами и зонтиком в чехле от ружья. Нам следует проверить его алиби.

— Ангерер? — возразил Холльайзен со смехом. — Старший лесничий Ангерер может быть нашей Куницей? И он после первого покушения со спокойной душой идет к нам в участок и своей теорией о выстреле направляет подозрение на самого себя?

— Может быть, — пробормотала Мария. — В этом нет ничего нового.

— Так как мы уже затронули тему алиби, — сказала Николь Шваттке, показав на стопку лежащих перед ней листков, — я проверила все новогодние алиби участников этого исторического турпохода.