Читать книгу "Я – снайпер. В боях за Севастополь и Одессу - Людмила Павличенко"

Однако были места, которые мне особенно нравились.

Например, глубокий окоп в зарослях можжевельника, где земля, усыпанная несколькими слоями сизовато-зеленой хвои, не только мягкая, теплая, но и хранит приятный запах. Он совершенно невыносим для разного рода лесных паразитов. Следовательно, тут нет комаров, муравьев, жучков-короедов, ос, мух и прочих врагов снайпера, мешающих ему сосредоточиться и часами сохранять неподвижность.

За беловато-серой известковой глыбой, хорошо прикрывающей позицию слева, лежал поваленный ветром и полусгнивший от старости большой дуб скальный. Плющ диковинно оплетал его толстые могучие ветви, раскинутые в разные стороны. Вороненый ствол ружья, просунутый между бугристыми побегами, неопытному наблюдателю, конечно, казался сучком. Среди веток можно было устроить винтовку очень удобно и также удобно лежать, опираясь на дерево, когда земля в лесу – сырая.

«Держи-дерево» с противными колючками я полюбила, точно прекрасное, удивительное растение. Заросли его – а эти тонкие невысокие деревца всегда растут группами – создавали эффект тюлевой занавески, наброшенной на подножие вязов, кленов, акаций. Все хорошо различимые очертания исчезали. Очень быстро исчезал среди них и дым от выстрела…

Для лесной охоты моя именная «СВТ-40» не подходила.

Тщательно вычистив ее (с промыванием канала ствола водным раствором кальцинированной соды) и смазав ружейным маслом, я завернула подарок генерал-майора Петрова в мешковину, затем уложила в чехол и повесила на стену в своей землянке. Пусть «света» отдохнет и станет на некоторое время оружием парадным. Рабочей винтовкой будет безотказная, надежная «треха». У нее и выстрел потише, и кучность получше, и прицел «ПЕ» имеет четырехкратное увеличение.

С винтовкой Мосина за плечами, имея на поясном ремне патронную сумку, пистолет «ТТ», нож-«финку» в металлических ножнах, флягу, малую саперную лопатку в чехле и две гранаты, я с Федором Седых после полуночи отправлялась на нейтральную полосу, в одну из наших «лисьих нор» (так мы называли свои обустроенные снайперские посты или засады). Дорогу находили по зарубкам на стволах деревьев, по особам знакам, оставленным заранее. Но местность при этом надо было знать наизусть, как стихи Пушкина в школе.

На позиции мы обычно проводили несколько часов, наблюдая в бинокли за передним краем фрицев. Изменения, происходившие там: появление отдельных солдат и офицеров, шанцевые работы по укреплению или созданию новых пулеметных гнезд, проезд техники, смена караулов, прибытие походной кухни, приход ординарца к штабной землянке, прокладка телефонного кабеля между разными участками, работа саперов на новом минном поле и другие тому подобные вещи, – все это мы записывали, наносили на карту и затем докладывали командиру нашего батальона лейтенанту Дромину.

Надо сказать, что в начале декабря 1941 года немцы вели себя на передовой довольно беззаботно. Они ходили по своим позициям во весь рост. Вероятно, думали, что снайперов русские не имеют и, стало быть, нейтральная полоса шириной в 150–200 метров является непреодолимым препятствием для метких пуль. Это мы прекратили почти сразу, уничтожив в течение двух дней двенадцать человек: 10 солдат и 2 офицера. Ответом нам был сумасшедший минометный обстрел. Палили фашисты час-два, из легких минометов «5sm leGrWr.36», которые у них имелись в каждом взводе пехоты. Из одной «лисьей норы» мы тотчас перебирались в другую, оборудованную в глубине леса, и оттуда наблюдали, как мины весом в 910 грамм рвутся у нашего прежнего убежища среди деревьев, вспыхивая маленькими оранжевыми шарами и разбрасывая вокруг десятки мелких осколков. Я называла таковое действие противника «концертом немецкой классической музыки».

Но бывало, что во вражеский тыл я отправлялась одна. Сделать это можно было лишь на одном и очень небольшом участке нейтральной полосы, где лес превращался в непроходимую чащу. Старый егерь показал мне там едва заметную тропку, закрытую высокими кустами шиповника и грабинника. Через подлесок приходилось пробираться то ползком, то согнувшись в три погибели, то срезая ножом клонящиеся к земле ветви. Зато тропа выводила к грунтовой дороге, пролегавшей примерно в полукилометре от передовой линии немцев. Как потом выяснилось, эту дорогу очень любили солдаты 132-й пехотной дивизии вермахта. Она связывала (судя по документам, впоследствии изъятым у погибших) командные пункты двух ее полков: 436-го и 438-го.

Позицию для стрельбы я выбрала за поворотом дороги, обочины которой заросли шиповником. Под кустарниками сделала неглубокий окоп, бруствер выложила из камней, укрыла его дерном. Земля здесь была рыхлая, потому работа спорилась и много времени не заняла. Кроме того, я применила прием, известный еще со времени обучения в Снайперской школе Осоавиахима: закопала флягу, до половины наполненную водой, и в ее горловину вставила одним концом резиновую трубку, другой же конец прикладывала к уху. Ведь через грунт хорошо передаются звуки шагов, передвижения техники, шанцевых работ.

Чтобы распознать такие звуки, точнее – тени звуков, сверхметкому стрелку следует, образно говоря, «обратиться в слух», то есть забыть про все окружающее и сконцентрировать свое внимание до высочайшей степени, что требует большой затраты энергии. Не меньшей отреченности от собственного бытия требует и заповедный лес. Надо раствориться в его пространстве, стать безмолвным, неподвижным, словно бы древовидным существом. Это Вартанов мог ощущать его кожей, дышать в одном с ним ритме, отлично понимать все его знаки и явления. Мне, коренной горожанке, достигнуть подобного состояния было нелегко. Требовалось бешеное усилие воли…

Шум мотоциклетного мотора я услышала через трубку задолго до появления на дороге самого мотоциклиста, достала из внутреннего кармана ватника патрон с «тяжелой» пулей и заложила его в канал ствола. Солдат в черной кожаной куртке остановился у куста шиповника, чтобы полакомиться его темно-красными плодами. Шиповник вообще-то лучше собирать глубокой осенью, высушивать и употреблять в виде чая. Возможно, фриц о том не знал. Он увлекся, собирая подмороженные ягоды в ладонь и пытаясь раскусить их.

Выстрел в тишине раннего и холодного зимнего утра прозвучал громко, однако дорога в тот момент была пуста, и мне ничего не угрожало. Я быстро вытащила из куртки его документы, сняла с плеча убитого пухлую от бумаг полевую сумку, висевшую на длинном ремне. Также мне достался пистолет-пулемет «РМ-40» и два запасных рожка к нему. Никаких других вещей, кроме пачки сигарет и зажигалки, при мотоциклисте не обнаружилось. Его машина – одноцилиндровый легкий «DKWRT125» – стояла на обочине. Технику врага нужно обязательно выводить из строя. Пришлось выстрелить в мотор. В бак стрелять не решилась, поскольку огонь привлек бы внимание противника к дороге, а мне еще как-то выбираться отсюда.

Попадание в цель – лишь половина дела для снайпера-одиночки. Вторая половина, не менее важная, – благополучно вернуться на позиции своей воинской части. В августе 1941-го я писала сестре о том, что собираюсь довести свой счет до тысячи гитлеровцев. Но для уничтожения тысячного фашиста-головореза надо 999 раз остаться в живых после меткого выстрела по противнику, который желает во что бы то ни стало расправиться с тобой.