Читать книгу "Опасный замок (сборник) - Вальтер Скотт"

Мы вошли в довольно опрятную комнату с кирпичным полом, и я с удовольствием увидел яркий огонь, пылавший в обширном камине, возле которого стояли каменные скамейки. По стенам висели разные охотничьи и рыболовные принадлежности. Проводник мой вышел в другую комнату, знаком пригласив меня сесть перед камином.

Я остался в обществе старухи в сером платье, клетчатом переднике и белом чепчике, концы которого падали ей на плечи, как носят простые женщины. Очевидно, это была служанка. Странным показалось мне, что в этой протестантской стране на руке у старухи висели четки.

Она начала собирать ужин: накрыла стол и, добыв из торбы, привезенной моим спутником и повешенной у дверей, две рыбины, принялась их жарить, предварительно разрезав.

Между тем в комнату вошел человек, отводивший лошадь на конюшню, и наружность его показалась мне еще непривлекательнее, чем у старухи. Это был здоровый, сильный старик, одетый как рыбак, в голубом жилете и штанах, какие носят моряки; он держал за поясом большой нож, который мог при случае служить оборонительным оружием.

Войдя в комнату, он посмотрел на меня с любопытством и, как мне показалось, весьма неприветливо, но потом перестал обращать на меня внимание и тоже занялся приготовлениями к ужину. С ловкостью, которой я не ожидал от него, судя по его неуклюжему виду, он поставил у одного конца стола два стула, а у другого – две скамейки, разместив сообразно с этим четыре прибора. Посуда была глиняной, но один прибор, от кружки до солонки, был серебряный, с гербами. Большие собаки уселись по бокам, а две меньших улеглись под столом и терпеливо ожидали подачки.

Для меня не было ничего удивительного в том, что человек, занимавшийся рыболовством, может иметь превосходную лошадь и жить лучше других крестьян, но все, мною виденное, как бы показывало, что я находился не у крестьянина, который был богаче своих собратьев, а у человека, имевшего некогда значительное состояние и сохранившего еще некоторые внешние признаки, напоминавшие о его прежнем положении.

Кроме серебряной посуды, слуга поставил на стол лампу из того же металла: она осветила комнату, озарявшуюся до того лишь мелькавшим пламенем камина.

Буфет, в котором размещалась посуда, отличался образцовой чистотой. Во впадине окна стояла этажерка орехового дерева с великолепной резьбой, а на полках лежали книги и бумаги; в другом углублении, менее освещенном, я заметил два ружья, две шпаги, пистолеты и другое оружие – вещи довольно странные, если не подозрительные, в подобной хижине и в краю, столь спокойном.

Мне недолго, однако, пришлось делать эти наблюдения, потому что довольно скоро явился мой спутник. Он переоделся в серый сюртук, обхватывавший его могучую талию, и в узкие панталоны. Сукно его одежды было тоньше, нежели у старика, и белье отличалось безукоризненной белизной. Он был без парика и без пудры, и русые курчавые волосы были без седины, хотя ему было лет пятьдесят по крайней мере. Черты лица выразительные и сохраняли строгое выражение.

Остановившись у огня, он внимательно посмотрел на меня, отчего мне стало неловко, но тут появление ужина отвлекло его. Оба слуги (или особы ниже рангом) разместились уже на скамейках, и хозяин пригласил меня садиться.

Ты знаешь, что отец твой приучил меня ежедневно выслушивать молитву перед обедом и ужином, и я инстинктивно ожидал этой торжественной минуты, хотя и не имел намерения дать заметить этого. Но хозяин, по-видимому, сам догадался, в чем дело. Он сказал старику с сарказмом:

– Кристел Никсон, прочти молитву, гость ожидает.

– Черт будет моим слугой и ответит аминь, когда я сделаюсь капелланом, – отвечал Кристел голосом, походившим на ворчание медведя. – Если этот господин – виг, он может сам прочитать.

– Мабель Моффат, – сказал хозяин, обращаясь к старухе и значительно возвысив голос, вероятно, по причине ее глухоты, – не можешь ли ты прочесть молитву перед ужином?

Старуха наклонила голову, поцеловала крест, висевший у нее на четках, и продолжала хранить молчание.

– Мабель не желает призывать на еретика благословение Божие, – сказал хозяин тем же насмешливым тоном.

В этот момент отворилась боковая дверь. В комнату вошла молодая особа и, обратившись к хозяину, сказала:

– Вы звали меня?

– Нет, я только говорил громче обыкновенного, чтобы слыхала глухая Мабель. Однако, – прибавил он, – было бы очень стыдно, чтобы незнакомый гость очутился в доме, где никто не может или не хочет прочесть молитвы. Будь на этот раз нашим капелланом.

Молодая, очень хорошенькая девушка робко подошла и серебристым голосом прочла молитву без затруднения, как бы по обычаю, но, окончив ее, скрылась в ту же минуту.

Хозяин положил мне на тарелку жареной рыбы с картофелем, составлявшей весь ужин, но она показалась мне лукулловским блюдом после прогулки по дюнам. Обращение со мной было очень холодное, и я заметил, что, подавая подачку собакам, он относился к ним с большим радушием.

После ужина мне подали серебряную чарку с можжевеловкой, и когда, выпив ее, я хотел рассмотреть вычеканенный на ней герб, то встретил недовольный взгляд хозяина, и это отбило у меня охоту к любопытству. Я поспешил передать чарку.

Я выразил сожаление, что оказанное мне гостеприимство, может быть, было причиной какого-нибудь беспокойства его семейству.

– Надеюсь, что вы не могли этого заметить, сударь, – отвечал он с холодной вежливостью. – Беспокойство, которое может быть причинено прибытием неожиданного гостя семейству, живущему столь уединенно, как наше, весьма незначительно в сравнении с теми неудобствами, какие испытывает сам гость, не находя многого, к чему он привык. Итак, наши отношения равны.

Я довольно неловко пробормотал, что, может, присутствием своим удалил из-за стола одну особу его семейства, причем взглянул на боковую дверь.

– Если вы хотите сказать о молодой особе, которая входила сейчас сюда, – отвечал хозяин холодно, – то вы сами видите, что стол достаточно обширен, а ужин более чем обилен. Можете быть уверены, что она ужинала бы с нами, если бы хотела.

Продолжение беседы было немыслимо, тем более что хозяин намекнул о необходимости выехать на рассвете и обещал разбудить меня в то же время, чтобы указать мне дорогу на Шеффердс-Буш. Он не спрашивал у меня ни о моем имени, ни о моем звании, и поэтому и мне не приходилось задавать ему подобных вопросов.

Он взял лампу и проводил меня в небольшую комнату, где мне была приготовлена постель. Поставив лампу на столе, он посоветовал мне оставить за дверью мокрую одежду, чтобы можно было ее высушить, и вышел, проговорив нечто вроде «спокойной ночи».

Скинув с себя влажное платье и очутившись хотя на жесткой, но сухой и опрятной постели, под толстым одеялом, я вскоре почувствовал благотворную теплоту, охватившую мое тело. На дворе бушевала буря, а у меня над головой раздавались тяжелые мерные шаги, как мне чудилось, моего странного хозяина. Я долго, однако, не мог уснуть, и каждый раз, когда я собирался задремать, порыв бури пробуждал меня, и тяжелые шаги по-прежнему раздавались над головой.