Читать книгу "Ты идёшь по ковру - Мария Ботева"

Вот когда все дни слились в один. Я не хотела ходить на тренировки, но мама настаивала, и даже Елизавета напоминала каждый день, давала дополнительные задания, чтобы мне побыстрее учебный год закончить. Когда-то давно, когда мы только пришли в пятый класс, она мне понравилась, а потом я об этом забыла, может, потому что она очень уж строгая, не знаю. Но если так подумать посидеть, сейчас она тоже строгая, и алгебру с геометрией я не люблю по-прежнему, но классная мне всё равно снова нравится.

24.

Как Петька угадал, я не понимаю, но он угадал. Это действительно было то, что нужно. В город приехал оркестр, скоро будет концерт, и я, конечно, об этом не знала, никогда не интересуюсь подобными вещами. Так бы и не узнала, если бы не Петька Воронцов.

Мы с ним поссорились, даже не поссорились, а я сказала грубость, и он перестал приходить за мной после тренировок. Мне всё время хотелось побыть одной. А вокруг всегда люди, люди: дома, в школе, на тренировке. Правда, я ни с кем не разговариваю в последнее время: с отцом – потому что боюсь сказать что-нибудь и поссориться, с Наташкой – из-за того что она всю зиму сама со мной не говорила ни о чём, с Терентьевым – не знаю почему, наверно, просто отвыкла. Не то чтобы я люблю одиночество, мне просто хотелось подумать, только я сама толком не понимаю о чём. И никто ко мне не цеплялся, я ни с кем не разговаривала, вроде бы была одна. Но сосредоточиться ни на чём не могла. Даже когда ложилась спать, я всё время слышала, как отец что-то бубнит маме, а мама ему отвечает. Я примерно представляла, о чём они говорят: отец никогда не любил дедушку, у них какие-то разные политические взгляды, хорошо ещё, что сейчас они не спорят, как раньше. Но отец постоянно маме говорит, в чём дедушка неправ. Дедушка уже себя не помнит, а отец ему забыть чего-то не может.

Однажды Петька меня провожал после тренировки домой, пересказывал какую-то книгу, я удивлялась ещё, как быстро у него губа зажила, неделю только молчал. Он спрашивал о Спальнике обычно, а тут спросил что-то про дедушку, про отца. А я вот терпеть не могу вопросы о личном, к тому же настроение было плохое, и я сказала ему:

– Могу я хотя бы сегодня, хотя бы вот по пути домой побыть одна?

Петька ответил, что могу, и быстро пошёл в сторону дороги, а потом даже побежал. Обиделся, наверно. Я решила не расстраиваться, пусть обижается, мне не жалко. Мне вон Спальника жалко и дедушку. Петька на следующий день не появился и потом тоже.

Петька пришёл ко мне прямо в школу. После биологии я увидела его в коридоре.

– Привет, – сказал он, – у тебя сумка с собой или в классе?

– С собой. Привет.

– Пойдём со мной. – Он взял меня за руку и повёл к лестнице. Мы спустились, он сам снял с вешалки в гардеробе мою куртку, помог надеть.

– Эй, у меня вообще-то уроки! – сказала я.

– Конец года. Пойдём, не сомневайся.

И он снова взял меня за руку, и мы вышли на улицу. Неожиданный поворот, надо сказать.

– Хотя бы скажи, куда мы идём?

– В филармонию.

Я думала, он шутит, он же любит что-нибудь такое сказать, а потом смотрит, как ты отреагируешь, я уже привыкла. Но сейчас он не смотрел, а всё шёл и шёл вперёд. Никогда не видела его таким серьёзным.

Мы и правда доехали до филармонии, нашли служебный вход, спокойно подошли к вахте.

– Здрасьте, дядь Саша, – сказал Петька вахтёру, – началось?

– Ну, виолончели уже пробовали струну, скрипки настраиваются. А дирижёр не пришла ещё. О, кажется, контрабас! Слышите?

Где-то вдалеке в самом деле была музыка – не музыка, а так, какие-то звуки. Мы вошли прямо в зал, сели в кресла. Рядом не было никого, ни одного человека, зато на сцене на стульях сидели музыканты, в обыкновенной одежде, ни в каких не смокингах и вечерних платьях, не в галстуках-бабочках. Рядом – пюпитры с нотами. Музыканты настраивали свои инструменты, кто-то просто проводил смычком по струнам, кто-то наигрывал мелодии. И вот вошла она – дирижёр, женщина с тоненькой палочкой, почти как школьная указка, только короче.

– Добрый день! Внимание! – сказала она и подняла свою палочку. Все инструменты разом замолчали. – Пожалуйста, шестую. С самого начала.

Музыканты нашли нужные ноты.

– Готовы? – спросила дирижёр и махнула палочкой. Сразу же начали играть скрипки, побольше и поменьше. Потом включились другие инструменты, я уже не следила, какие именно, да и не сильна я в этом, если честно.

– Что это? – спросила я Петьку шёпотом. Не хотелось мешать музыкантам, хотя они бы не услышали, это точно.

– Чайковский, – ответил Петька, тоже шёпотом, – сегодня концерт, репетируют.

Вдруг музыка прекратилась.

– В чём дело, Ирина Викторовна? – строго спросила дирижёр. – Это что сейчас было? Умирающий лебедь какой-то!

– Старый перелом ноет. Погода меняется. Рука болит. Простите.

Я не заметила, кто это сказал, голос был откуда-то со стороны скрипок.

– Погода меняется! У вас Чайковский меняется, вот что!

Все молчали. И музыки не было.

– Простите, – снова сказала невидимая Ирина Викторовна.

– Так. Зайдите ко мне, у меня барсучий жир с собой. Вот с этого места, будьте добры. – И дирижёр немного напела и взмахнула палочкой. Снова началась музыка. В этот раз погода у Ирины Викторовны не менялась, видимо, – во всяком случае, музыка не останавливалась, всё продолжалась и продолжалась, я её слушала, слушала, потом качалась на волнах, потом поднималась на скалу, и ветер немного шевелил мои волосы. А потом эта музыка кончилась, началась другая, и я как будто прыгнула с высоких скал вместе с водопадом, кончилась и эта мелодия, началась другая, и ещё одна, и ещё. Петька шёпотом мне говорил фамилии композиторов, названия этих произведений, но мне было всё равно. Я слушала, смотрела на музыкантов, дирижёра или не смотрела никуда, сидела просто так.

– Женя! – сказал Петька и потряс меня за плечо. – Пойдём! Ну!

Репетиция кончилась, музыканты выключили лампочки над своими пюпитрами, убирали инструменты в чехлы. А я всё ещё слышала музыку.

На улице дул холодный ветер – погода и правда поменялась, надо же. Интересно, поможет Ирине Викторовне барсучий жир? Петька взял меня за руку и повёл на заброшенную набережную. Странная манера у него появилась – водить меня куда-то за руку. Мы шли молча, потом молча смотрели на реку с высокого берега – в ней сейчас много мутной воды, низкий берег затоплен весь.

– Хочешь туда? – спросил Петька и показал на остров в реке. Я хотела, но ещё больше мне хотелось стоять и молчать. Поэтому я кивнула, а потом помотала головой.

– Потом. Позже.

В голове у меня всё продолжалась музыка, я смотрела на реку и вдруг поняла, что именно этого мне и не хватало последнее время: музыки, реки, молчания, даже вот этого резкого холодного ветра. Он дул так сильно, что у меня заслезились глаза, и я принялась вытирать их.