Читать книгу "Полный форс-мажор - Владислав Вишневский"

Первой в себя пришла жена Константина Александровича, Клавдия Ивановна.

— Какие документы? Мы ж в России! — Воскликнула она. — Билеты что ли? Они у проводника. А что случилось?

— Ничего страшного, женщина, — в том же тоне парировала щекастая тётя с повязкой и предупредила, как пригрозила. — Себя не пугайте, вам вредно и детям тоже.

Девочки действительно уже испуганно сверкали глазами, шмыгали носами. Смотрели расстроено, растерянно, не понимали. Не столько на вопрос обиделись, как на тон… Они уже слышали в нём угрозу.

В купе протиснулся мужчина. Стало тесно. Константин Александрович рядом с женой опустился, действительно…

— Да в чём дело? — спросил он.

— Ну сказали же вам — ни в чём. Не понимают ещё! — из вагонного прохода, хмыкнула вторая женщина, несколько моложе первой, но выше, потому и сутулая, с короткой причёской, шпильками-невидимками прижатой с боков.

— Билеты ваши нам не надо, — неожиданно тонким голосом пояснил мужчина, протягивая руку за документами. — Нам — кто есть кто — удостоверяющий документ, пожалуйста. Вы, например, товарищ, что здесь, в России делаете? — мужчина пальцем ткнул в сторону Хайченко. — Эмигрант, гастарбайтер?

— Я?! Ты что, ослеп? Обижаешь! Я русский. Я музыкант. — Обидчиво воскликнул Константин Саныч.

— Понятно, — мгновенно отдёргивая руку, писклявым голосом заметил мужчина с повязкой. — Я так и думал. Грубит. Оскорбляет при исполнении. — И указал пальцем на свою нарукавную повязку. — Видите? Мы при исполнении.

Желая участвовать, в купе просунула голову и та, которая сутулая и худая. Голос у неё был хриплым. Или курит, или без микрофона связки на митингах надрывает, машинально отметил Константин Саныч.

— Ага, у нас все так по началу представляются: плотниками-каменщиками или певцами-сантехниками… — сказала худая и поджала губы. — Мы учёные. Вас же сразу по носу видно — хохлов-молдаван армянского разлива. На заработки в Россию приехал, да, господин-гражданин? У нас много таких… в крае было…

Щекастая поддакнула.

— Точно, нас не обманешь. Вас внешность ваша, гражданин, выдаёт.

— Да вы что, смеётесь что ли?! — Константин Саныч растерянно оглядывал их, привычно стараясь уловить скрытую шутку, хохму в глазах, но лица спецгруппы выражали обратное, отталкивали, как теннисная ракетка упругий мячик. — Вот моё удостоверение, вот отпускное свидетельство. Я военнослужащий.

— И такие были, — отмахнувшись, многозначительно заметил мужчина, передавая документы щекастой…

Щекастая, принимая документы заметила.

— А подтяжки у вас красивые, я вижу. Американские. Мне не нравятся. У нас таких на всех ларьках, у торгашей. Рупь пучок. Ага.

Хайченки от такой неожиданной оценки просто онемели…

Она же, раскрыла документы… Полистала туда-сюда обратно… Руки у неё были большими, пальцы толстыми, в нескольких перстнях.

— А документы — я вижу! — поддельные… — Оглядываясь на своих спутников, обрадовано воскликнула она. — Во! И во!

Клавдия Ивановна ахнула, не выдержала.

— Вы с ума сошли?! Костя, девочки, не слушайте их. Люди! Документы настоящие! Это бандиты! Мафия! Мили-иция-я-я… — высоким голосом, истерично вскричала она на всё купе. — Пожар! Грабят.

Худая и сутулая, ещё выше приподнялась, заслоняя собой проём.

— Тихо-тихо, не кричите! Пожара никакого нет, а мы уже здесь. Мы — народная милиция. Видите, вот! — заявила она, выставляя локоть с повязкой.

Мужчина пискляво подтвердил.

— Да! Так что — пройдемте, товарищ… Мы при исполнении! Тут недалеко.

А щекастая предупредила Клавдию Ивановну.

— А вы, гражданка, подождите здесь… в вашем положении… с детьми побудьте… Дети ваши?

Клавдия Ивановна вконец растерялась.

— Дети? Какие дети? А-а-а… дети! Мои, конечно, вернее — наши… Я не понимаю… Почему это вы… Я никуда его не пущу…

«Дружинники» уже показывали «гастарбайтеру» дорогу на выход.

— Не сопротивляйтесь. Пройдёмте, пройдёмте.

Растерянно оглядываясь на взрослых, девочки уже рыдали, Клавдия Ивановна за рукав мужа держала, Константин Саныч вырывался.

— Хорошо-хорошо… Вы извиняться у меня сейчас будете… Клава, побудь здесь, не волнуйся, ты только не волнуйся, я сейчас… Они у меня… сейчас-сейчас… Пойдёмте-пойдёмте… Разберёмся сейчас, кто здесь гастарбайтер, а кто русский. Пошли.

Щекастая, невысокая и крупная, с повязкой, одобрила порыв «гастарбайтера».

— Ну вот, сразу бы так… дошло. Пошли. Молодец.

А вторая, худая и сутулая, с хриплым голосом, успокоила женщину в купе.

— А вы, гражданка, сильно не переживайте… в вашем-то положении… Если что — поездов много… На попутный вашего мужа подсадим… Ага… А дочки у вас — у-тю-тю! — очень хорошие… Как одна на папку похожие… Рыжие… Вот повезло…

24

…Сатана ликует там…

На перекидном календаре цифра «18» незаметно сменилась на цифру «15». Но к восклицательному знаку за ним, вчера, добавился и вопросительный. Дни шли, настроение полковника было переменчивым, как и погода. То тоска накатывала, то побеждало позитивное настроение. Как сегодня.

«Хорошо бы хорошо-о-о, было бы, конечно, если б ты ко мне пришё-о-ол, друг ты мой сердечный…» сидя в кабинете командира полка, полковник Ульяшов, где-то глубоко-глубоко в себе, голосом Пугачёвой мурлыкал любимую песню. При этом заметил одну странную для себя закономерность: когда читал служебные бумаги или подписывал, голос Пугачевой сам собой исчезал, выключался, но стоило ему оторвать взгляд от бумаг — голос снова появлялся. Как свет в лампочке от нажатия выключателя. Интересно. Настроение поднимал. Хорошо это? Очень хорошо, конечно! Потому что музыка снова в голове появилась, да! Музыка! Снова! Она от него ушла ещё тогда, вместе с приходом известных печальные события по возвращении из Швеции — с уходом жены — ушла и музыка из головы, исчезла. Нервы, переживания, одиночество, стресс, тоска, то сё… Не до песен. Это понятно. А вот сейчас, полковник вновь услышал в себе музыкальный перезвон и обрадовался. Здорово. Выздоровел, значит. Хороший знак. Прекрасный! Жизнь, значит, налаживается. Хотя, как она там налаживается?! Никак. Подумаешь, музыканты возвращаются! Да если бы не Суслов, ни черта бы они не вернулись. Жуй тогда, товарищ полковник, свои погоны с сапогами… Тьфу! Грустно! Ну вот, только о сапогах подумал, музыка в голове пропала. Эй-эй, ты где-там, назад! Нету её… В оркестр что ли сходить, маршочком взбодриться? Нет, рано, музыкантов ещё мало, добьют только настроение. Хотя бы Пугачёва «вернулась»… Эх… Такая вся… с голыми коленками… О! Только о них подумал и… Как и ждал, вместо Пугачёвой, увидел и коленки, и что выше, и потом груди, руки, губы, волосы… двух, тех, «своих» девчонок, там, в Стокгольме… Даже жаром окатило… Ууу… Тц… «Какое время было! Какие девочки! Какие чувства! Эх!» В голове немедленно возникла бурная музыкальная абракадабра, Ульяшов лицом даже порозовел… Сладостные мечтания перебил банальный стук в дверь кабинета.