Читать книгу "Убийство как одно из изящных искусств - Томас Де Квинси"

Под воздействием «портативного блаженства», стимулирующего деятельность ума, развивается способность извлекать изысканное наслаждение из сырого материала внешних впечатлений. Де Квинси рассказывает, что чаще всего принимал опиум в субботние вечера – ради общения с простыми лондонцами в часы их отдыха. Странствуя по рынкам и лавчонкам, вступая в разговоры с окружающими и участвуя в обсуждении воскресных покупок, он становился частью трудового люда и с помощью опиума учился понимать превосходство спокойного долготерпения бедняков над дурной гордыней богачей. Счастливый, доступный впечатлениям кипевшей вокруг него жизни, Де Квинси бродил по улицам Лондона, и ему казалось, что перед ним открываются terrae incognitae. Все то, что в мучительные недели его первого пребывания в великом городе было для него только бессмысленным нагромождением ужасов, теперь получило нравственное и поэтическое значение. Итак, вторая функция опиума, по Де Квинси, заключается в том, что он раскрывает лучшие стороны людских отношений, устанавливает неразрывные связи между человеком и окружающим его миром, одушевленным и неодушевленным, помогает постигнуть «зашифрованную» (любимое словечко писателя) тайну бытия и отражающего его искусства.

Наконец, третья функция опиума проявляется в его преображающей силе – в награждении тусклой реальности неземным, неслыханным великолепием: «…я созерцал такое великолепие дворцов и городов, какого никогда не созерцал взор смертного». Великолепие подчеркивается грандиозностью масштабов пространства и времени, чувством вечности и беспредельности, присущим опиумным видениям. Гигантские города, безбрежные океаны, зияющие пропасти, огромные толпы стремительно движущихся людей – таков обычный ассортимент опиумных снов Де Квинси: «…на волнующихся водах океана начинали являться мне лица; вся поверхность его оказывалась вымощенной бесчисленными лицами, обращенными к небесам; лица молящие, гневные, полные отчаяния вздымались тысячами, мириадами, поколеньями, веками – волнение мое было бесконечно, а разум метался и вздымался вместе с океаном». Когда Де Квинси называет лондонский период своей жизни виновником всех ошеломляющих картин, являвшихся ему во внушенных опиумом снах и грезах, он, в сущности, утверждает, что фактическая часть его повести послужила лишь материалом, подвергшимся творческой переработке в стимулированном опиумом сознании.

Аналогичной трансформации подвергается действительность и в позднейших произведениях Де Квинси. Таково, например, эссе «Фуга сновидений», в котором, так же как в «Исповеди», прослеживается путь поэтического воображения к истине, тем более впечатляющей, чем более она оторвана от эмпирических фактов. Путь к истине лежит в «Исповеди» через контрасты – кратких минут счастья и длительных горестей, видений блаженства и безграничного ужаса. Последние непосредственно сменяют светлую картинку, рисующую занесенный метелью домик, комнату, где книги живут везде, яркий огонь камина и возле него, за накрытым столом, автора и молодую очаровательную женщину, заботливо наливающую ему чай. Эта радостная немая сцена подчеркивает беды и мучения, следующие за ней в третьей части («Горести опиума»).

В повествовании Де Квинси раскрывается двойственная природа опиума: с одной стороны, из фантастических созданий воображения он в самом сердце тьмы воздвигает города и храмы, недоступные искусству Фидия и Праксителя; с другой стороны, он, превращаясь в неотвязную привычку, в потребность более сильную, чем разум и воля, разрушительно влияет на них, ослабляет, рассеивает, деконцентрирует умственную деятельность и вслед за прекрасными и возвышающими видениями внушает кошмары и тяжелый бред, вызывает миллион терзаний, физических и душевных. Замечу, что такое описание, пусть в беллетризованной, свободной форме, верно передает реальное действие опиума.

Соответственно двойственной природе влияния опиума на принимающего его индивида, двойственна у Де Квинси и природа анализа его влияния. С одной стороны, оно, мы видели, трактуется в чисто художественном плане, как мощный стимул воображения, позволяющий ему выполнять свои высокие познавательные функции; с другой – оно рассматривается в физиологическом плане, в его губительном воздействии на организм и творческие способности. В повести Де Квинси сливаются суждения врача, пациента, художника, теоретика искусства, образуя поразительное единство.

Так излагается реальный эпизод – посещение случайно забредшего в те края малайца. Эпизод этот скорее комический, поскольку, не желая признаться поклоняющимся его учености соседям в незнании малайского языка, Де Квинси объяснялся со своим неожиданным гостем гекзаметрами «Илиады». Мимолетное странное посещение становится предметом длительных пугающих опиумных снов, ярких и экзотических. Трансформируя действительность по законам романтической красоты, опиум, однако, терзает принимающего его художника, внушает ему жуткие, медицински обусловленные видения, которые в мистифицированных образах обобщают мрачную реальность и значительно усиливают чувствительность к ее зловещим проявлениям.

Лондонские скитания юного Де Квинси, его чувство потерянности в закоулках огромного города, среди необозримого множества незнакомых лиц приобретают подлинное значение в его опиумных снах, полных глубокой тяжелой меланхолии и символизирующих одинокую беспомощность человека в хаосе действительности. Обыденные явления преображаются, устремляются к безграничному, утрачивают узкую прагматическую определенность и из конечных переходят к бесконечным[188].

Опубликованная в журнале, «Исповедь англичанина, любителя опиума» имела шумный, несколько скандальный успех: читатели и критики домогались встречи с автором, устраивали в его честь обеды и приемы. Вскоре, в 1822 году, «Исповедь» вышла отдельной книгой и несколько раз переиздавалась.

Подстегиваемый бедностью, долгами, потребностями растущей семьи, Де Квинси после первого успеха никогда не позволял забыть о себе. Почти сорок лет он, преодолевая болезнь, физическую немощь и необходимость вести страннический образ жизни, чтобы спастись от кредиторов, без отдыха и срока работал. Хотя ему не удалось преодолеть привычку к опиуму, он сумел ограничить потребляемые дозы. Благодаря этому, несмотря на пагубную для его таланта склонность, он смог до конца дней трудиться. И все же Де Квинси почти всю жизнь бился в тисках нужды. В 1837 году умерла его жена, семья была в отчаянном положении, пока не подросли и не взялись за дела дочери писателя; свои последние годы он провел в относительном благополучии.

Многое, быть может, даже большая часть из написанного Де Квинси, потеряло интерес для читателей XX века, носит слишком явные следы ограничений его времени и крайней спешки, но некоторые его сочинения и теперь читаются. Поскольку он выступил в печати уже в период полной зрелости (ему было 36 лет), творчество его не претерпевало сколько-нибудь существенной эволюции. Поэтому представляется возможным характеризовать важнейшие его творения не в хронологической последовательности, а в соответствии с их жанровыми признаками и характером их содержания.