Читать книгу "Марина Голуб в жизни, театре, кино. Воспоминания друзей - Виктор Борзенко"

Короче говоря, в буфете театра я встретился с Мариной, рассказал ей всю предысторию, оставил пьесу, а наутро она мне позвонила, сказала, что хочет играть.

Пьеса о двух одиноких женщинах, оказавшихся по воле судьбы на базе отдыха «Актёр». Одна – сестра-хозяйка, другая – 150-летняя оперная прима, которая забыла умереть. Абсурдистская трагикомедия, действительно, притягивала, как магнитом. Не такой ли материал искала Марина Голуб после успеха своей Вассы?

– Я поняла, что это совершенно уникальный материал, – говорила Марина в одном из интервью. – Сочный, вкусный, трагичный, смешной… Там есть всё – от гротеска, клоунады, утопии до совершенно реалистичного театра. Это такой моноспектакль для двух актрис. Я не буду говорить, о чём эта пьеса, потому что в ней есть тайна. Ты читаешь и понимаешь: что-то должно произойти. И когда я дошла до того места, где идёт полное изменение в пьесе, у меня отвисла челюсть: «Этого не может быть! Боже мой, как это интересно». И возникли совершенно драматические чувства и мысли о любви, о жизни, о судьбе. Как скелет в шкафу. Мама моя родная![31]

Однако к репетициям приступили не сразу. Теперь требовалось найти вторую актрису на роль той самой оперной дивы. И вдруг на гастролях в Прибалтике Марина Голуб встретила в вестибюле гостиницы Розу Хайруллину и поняла, что именно она могла бы стать её партнёршей по спектаклю.

– Роза, как я хочу с вами работать!

– Да, я тоже, – ответила Роза своим тоненьким сиплым голоском.

Правда, у Хайруллиной в этот момент были выпуски в Театре на Чаплыгина и приступить к репетициям она не могла. В итоге репетицию «Он в Аргентине» отложили ещё на несколько месяцев… Дошло до того, что Олег Табаков достаточно строго спросил:

– Ну, что, вы будете выпускать или нет?

Марина Голуб взмолилась:

– Олег Павлович, пожалуйста, позвольте нам дождаться Розу. С ней будет успех.

Позже актриса так объяснит свой выбор:

– В этом произведении крайне необходимо соединение таких противоположностей, как я и Роза. Мы с ней натуры совершенно разные и сходимся лишь в одной точке – в клоунаде. Она – белый клоун, а я – рыжий…

Лично для меня Роза не актриса. Она нечто большее. Абсолютно уникальный «арт-объект трагического свойства». Во время репетиций на неё можно было сердиться. Но она отвечала всегда спокойным, тонюсеньким своим голоском: «Хорошо, ничего не надо. Давайте сделаем перерыв».

…То, как мы репетировали, как искали звук, как подбирали тон наших диалогов, дорогого стоит. Старик Станиславский, мне кажется, останется нами доволен. Мы действовали по «системе» – так кропотливо сегодня уже мало кто работает[32].

…Выпуск спектакля не был безоблачным.

Рассказывает президент Школы-студии МХАТ Анатолий Смелянский:

– Мы с Олегом Табаковым смотрели прогон и знали, сколько души Марина вложила в этот спектакль: во-первых, Петрушевская, во-вторых, она там играет простую русскую тетку… Такая замечательная, абсурдистская, «по-петрушевски» написанная история.

Перед прогоном один из артистов встретил меня в столовой и с нескрываемым восторгом сказал:

– Ну, вы увидите Машку сейчас! Вы такой её вообще не видели!

Я направился в зал. Но показ оказался не очень удачным. Марина, конечно, старалась, но зная, что в зале сидит Табаков, стала плюсовать, немного выбилась из заданных рамок.

Театр – вещь жестокая…

По окончании мы поделились своим мнением. Табаков был более критичен, я – менее критичен. Что-то мы ей сказали, но Марина, находясь в страшном волнении, услышала в наших словах только критику и, едва сдерживая горечь, спросила:

– Так что, мы играть не будем?

Мы принялись утешать:

– Да нет, конечно, будете, просто нужно кое-что доработать.

И она очень многое сделала за последующие сутки. И, встретив меня уже после показа со зрителями, сказала:

– Что вы наделали, я ночь не спала. Я рыдала. Разве так можно с актрисой?

Я ответил:

– А ты хочешь, чтобы тебя ласкали? Это ведь работа. Без критики не бывает успеха, так что благодари.

И оба засмеялись… Она не умела долго сердиться.

Продолжает Ольга Хенкина:

– После первого рабочего показа, куда приходил Табаков, Марина позвонила мне вечером. Рыдала, спрашивала:

– Неужели всё так плохо? Мы ведь так много работали, нам ведь казалось, что это так прекрасно. Мы сделали замечательную работу, мы такую Петрушевскую показали…

Я её успокаивала:

– Маш, ты что? У вас всё прекрасно, просто какие-то моменты надо «докручивать». И ты сможешь сделать это, когда придут первые зрители, – ты сама почувствуешь зал.

Она говорит:

– Правда?

В первый раз в жизни мне не поверила! Я говорю:

– Чистая правда. Такой замечательный спектакль, и ты потрясающая!

Тут важно ещё и то, что Олег Павлович и Анатолий Миронович редко хвалят на прогонах – они подмечают недочёты, минусы, они развивают их до уровня проблемы. Особенно если представить, что сначала Табаков говорит «по актёрской части», а потом разбирает Смелянский – выдающийся театровед и «подмечатель» всего сущего. И, конечно, в таком раскладе могло показаться, будто они спектакль разнесли. Хотя на самом деле это не так. Впечатление было очень хорошее, положительное. Просто они ухватились за то, что можно поправить по Машиной линии, и разъяснили это.

На следующий день после первого показа со зрителями она спросила с надеждой:

– Ну что, стало лучше?

Я говорю:

– Маш, да у вас всё прекрасно. Пришла публика, и сразу всё заработало.

Марина сыграла три предпремьерных спектакля. А потом пришла к нам в администраторскую часть.

– Оль, ты знаешь, – сказала она, – у меня появилась такая возможность… Меня зовут на Лазурный берег… Там будет классная вечеринка. Ужасно хочется поехать… Но спектакль стоит в репертуаре. Нельзя ли перенести?

Я понимала, что руководство не обрадуется такому решению, но все же приняла огонь на себя. Брусникин меня отговаривал:

– Ну, не поедет она. Спектакль новый, только вышел. Почему она должна ехать?

Но она меня так просила, такими глазами, и я ответила Дмитрию, что этот вопрос уже решён.

До сих пор простить себе не могу, что мы отменили только лишь один спектакль, и она торопилась вернуться в Москву… Кто бы знал, что отменять нужно два…