Читать книгу "Рейтинг темного божества - Татьяна Степанова"

Он поднялся и направился в прихожую. Он давно заметил — за время их с Ириной знакомства и у него, и у нее изменилась походка. У него стала тверже, тяжелее, увереннее. Даже когда его вот так в открытую гнали прочь, он уходил походкой мужчины, твердо решившего вернуться. У нее же словно сократилась длина шага, поступь осталась все той же легкой и грациозной, но вместе с тем стала какой-то младенчески-семенящей, суетливой.

Она выставила его за дверь, и он подчинился. И теперь Ирина была отделена от него километрами пути, рокотом мощного японского мотора, догорающим закатом жаркого июньского вечера, светофорами, придорожными подмосковными деревнями.

Начало смеркаться, а он ехал все дальше. Стало темнеть. А он все ехал и ехал — прочь от Москвы. Чувствовал в груди жар охотничьего азарта и какую-то странную сумасшедшую радость. Сердце отбивало ритм — здоровое, могучее сердце Дракона. И не было в этом сердце места обиде, боли, отчаянию. И теперь уже ровным счетом не значило ни черта то, что она, его возлюбленная женщина, крикнула ему сегодня, едва сдерживая злые горькие слезы: «Уезжай! Убирайся!» Ее можно было понять. И даже по-мужски великодушно пожалеть — ведь ее бросил любовник. Тот парень на крутой иномарке, которого она так любила, за которого мечтала выйти замуж и которому так щедро и пылко отдавалась в номере второсортной гостиницы.

Канталупов помнил, как он, тот, кого звали Брат Стефан, сказал ему: не изводи себя понапрасну, у нее с этим парнем все равно ничего не выгорит.

И точно — прошли месяцы, очень тяжелые, страшные для него месяцы, а затем все уладилось как-то вроде даже само собой. Дракон едва не спятил от радости — махал перепончатыми крыльями, трепыхался, как желтый цыпленок. Еще чуть-чуть, и он чирикнул бы, гаркнул бы пламенно во всю свою луженую драконью глотку: «У нее ни черта не вышло! У моей любимой, у прекрасной моей королевы, ни черта не вышло с этим ублюдком!»

Только в этой малости Иван Канталупов лгал себе: парень, по которому сохла его Ирина, ублюдком не был. Он был весьма известный в столице скульптор — креативный и модный. В довесок к его стильной внешности и крутой спортивной тачке у него имелся еще и весьма состоятельный папаша. Имелась и салон-мастерская в Крылатском. Пару раз радиостанция «Серебряный дождь» назвала его молодым соперником Церетели, и он вел себя соответственно, чувствуя всеми фибрами души, что самое главное в его творческой жизни еще впереди. Красавица же Ирина, возлюбленная канталуповская королева, ради которой тот бросил налаженный бизнес в тишайшем Мышкине, семью и друзей, очень быстро ему надоела. Он перестал ей даже звонить.

Канталупов вспомнил, как он говорил, что все так и будет. Он был мудрым и в таким делах не ошибался. Он вообще редко ошибался в чем-то, потому что некоторые вещи видел как бы насквозь, как бы через прозрачное стекло. Вот и с Ириной, королевой светлой, не обманул, не слукавил. А возможно, даже и поспособствовал разладу, размолвке любовников и остуде со стороны скульптора-креативщика. Каким образом поспособствовал? О, об этом Иван Канталупов его не спрашивал, просто верил, всем своим честным, бедным, страстным, драконьим сердцем верил, что это возможно. А еще он свято верил его словам о том, что вера двигает горами. Дракона в его мглистом ущелье ведь и так со всех сторон окружали горы, и ему ничего не оставалось, как силой пробивать себе через их гранитную толщу путь.

Однажды он спросил его — ну ладно, ты явил настоящее чудо, ты здорово помог мне: больше она со своим скульптором в гостиницу на ночь не ездила. Но со мной-то она… меня-то она… меня ведь она так и не полюбила! Он засмеялся на это, словно услышал свежий анекдот, и ответил: «А чего ты хочешь от меня, Иван? Я же предупреждал тебя: любовь — это твое желание. Тебе искать путь, как его исполнить. А я могу указать только вехи этого пути».

Вехи пути к исполнению желания оказались с острыми разящими шипами. Канталупов и не подозревал, что его на самом деле ждет впереди. Но он был готов ко всему. Ему было уже все равно, и сворачивать на полдороге он не собирался: впереди была заветная цель, и он, как танк, пер к ней напролом.

Он часто возвращался мыслями к тому дню, когда их пути впервые пересеклись — там, на Крымском мосту, в трогательной сцене спасения утопающего. Он назвался тогда Стефаном, просто и скромно Стефаном, и привез полумертвого Канталупова в свой дом. Там были белые стены, много зелени, светлая спальня, белые шторы на окнах и маленькая медсестра в белом халатике. Она осмотрела Канталупова и сделала ему укол в предплечье. После этого сладкого укола он уснул и спал долго. Ему приснился совершенно волшебный сон — будто он в номере какой-то гостиницы и с ним его Ирина. Он сжимает ее в своих объятиях и любит, любит, любит до умопомрачения, все никак не в силах насытиться своей страстью. А она, покорная и нежная, целует его глаза, нос его такой смешной, курносый, стриженные ежиком волосы. Гладит и ласкает его, все жарче, все исступленнее.

Он вскрикнул во сне и проснулся в тот момент, когда наслаждение стало запредельно острым, отозвавшись сладкой болью во всем теле. Рядом с собой на постели он увидел медсестру — у нее было личико фарфоровой куколки и волосы странного платинового оттенка, как и у того, кто назвался Стефаном. Белый халатик разошелся, открывая ухоженное тело и упругую грудь. Тесно прижавшись к ослабевшему от наслаждения Канталупову, эта беляночка без всякого стеснения продолжила свое занятие — руки ее нежно и плавно скользили по его обнаженному животу и бедрам. Еще не успев толком проснуться и сообразить, что к чему, он весьма бурно кончил. Медсестра-беляночка вытерла свои прозрачные хрупкие ладошки о шелковую простыню. Она улыбнулась Канталупову и коснулась губами его щеки. Но это было совсем не похоже на женский поцелуй.

— Ну вот тебе и легче, парень, — услышал Канталупов знакомый мягкий голос. — Познакомься, это моя сестра Анна.

Все последующие месяцы общения с ним и с нею, его сестрой, Иван Канталупов терялся в догадках — для чего она надела на себя в ту самую первую их встречу этот прохладный, крахмальный, сияющий белизной медсестринский халат? В таком облачении он никогда ее больше не видел, хотя белый цвет она обожала и нередко рядилась в длинные, странного покроя белые балахоны во время сеансов трансмедитационной релаксации, собиравших полные залы адептов. В белом она должна была появиться и здесь, на ставших уже традиционными лесных мистериях.

Лесные мистерии… Канталупов думал о них со странным чувством. Да, это вам не семинар для полоумных левитаторов и релаксантов во Дворце культуры завода точной механики. Это действо выше градусом, и публика на него съезжается совсем иная. И никого из желающих приобщиться и поучаствовать не пугает ни этакая даль — почти двести километров от Москвы, ни этакая глушь — ближайшая деревня в пятнадцати верстах, а главный ориентир — покосившийся дорожный указатель на просеку к лесному озеру. Но суть действа все та же, как и там, во Дворце культуры. Все тот же театр, без которого пока не обойтись. Не зря, наверное, он говорил: «Время кликуш прошло, время волхвов проходит, наше с вами время, братья и сестры, еще не наступило…»

Он называл братьями и сестрами немногих. С самого первого дня знакомства с ним там, на Крымском мосту, Иван Канталупов случайно или неслучайно оказался в числе этих избранных, особо приближенных Он был горд его выбором. Но порой думал: а почему он выбрал для себя именно их тесный, спаянный общей целью круг? Может быть, потому, что все они слушались, почитали его? Потому что верили его словам, не ставя ни единой буквы под сомнение? Или же оттого, что их мысли и сокровенные желания были у него как на ладони? Читать в их сердцах и умах было ему легко, как по открытой книге. Но даже у него, наделенного таким редким даром, этот фокус получался не со всеми. Возможно, только их — немногих, избранных, отмеченных какой-то особой печатью — он видел насквозь, а другие — прочие, кто обращался к нему за советом, исцелением и помощью на всех этих нескончаемых сеансах, семинарах и мистериях, — были для его внутреннего взора темны и недоступны пониманию.