Читать книгу "Мир Уэйда - Мария Введенская"

Стивен Лазар чернокожий парень, который, как теперь узнал Уэйд, не спал с собственной сестрой Лизой, в чем его подозревал весь город. По правде сказать, он вообще ни с кем не спал, потому как заглядывался на Мартина Кинга по прозвищу Лютер – тот еще шутник…. Часы Лютера были очень забавными – пестро раскрашенные в мексиканском стиле с двумя членами вместо стрелок. Может, эти часы и навели Стивена на мысль, что у них что-то может выйти? Опрометчивая мысль… весьма опрометчивая. О Лютере в городе никто ничего не знал. Кроме Уэйда теперь. Как оказалось, у веселого парня тоже имелись свои скелеты в шкафу, и одним из них была его тайная связь с Дженис Уитмор, секрет поведения которой теперь тоже раскрылся. Да, она действительно была пай-девочкой, как говаривала Рут, а потом влюбилась, себя не помня, в сына заезжего строителя и отдалась на третий же день знакомства. А на четвертый те уехали, оставив девчонку наедине с несбывшимися надеждами и мечтами. Она поплакала сначала, а потом пустилась во все тяжкие. Стандарты поведения раненых сердцем и чаще всего по молодости…. Ее часы казались довольно дешевыми с маленькими сердечками на стрелках. Как предсказуемо…. Так вот Лютер и был тем самым сыном строителя, который, не сыскав ни семьи, ни положения, вернулся в тот город, где его возможно ждали. Только вот раны Дженис до сих пор не затянулись, как надо, и ничего она не забыла. Пыталась мстить по-женски, объявляясь то с одним, то с другим кавалером, а по ночам плакала в подушку. Уэйд поклялся себе вмешаться в это дело, если, конечно, вернется назад. Тем более что на Лютера запала ее подруга Лени, так что не ровен час, как тот может перекочевать в другое гнездышко. Ее часы находились рядом – всё, что осталось от матери, сидевшей в тюрьме за убийство мужа где-то на юге, откуда собственно и произрастало семейное древо Брамсов. Эти часы тоже не отличались изысканностью или дороговизной, хотя для Лени они были самой ценной вещью, пусть и совсем невзрачной. Иногда она брала их в руки и плакала. Мать так и не вышла из тюрьмы, умерла. Эти часы привезли ей в коробке – слишком огромной и пустой для такой маленькой вещи. Там лежало еще старенькое платье и теннисные туфли, в которых ее забрали, но на них Лени вообще смотреть не могла – внутри всё переворачивалось и становилось нестерпимо горько. Ее и Дженис всегда считали девицами легкого поведения, прожигающими жизнь впустую, но на самом деле им было очень далеко до Сэнди Престон. Безупречная брюнетка чуть за сорок, она холила и лелеяла себя, посвящая жизнь салонам красоты и всем тем, кто превозносил ее до небес. Многие гадали, что ее держит с Бобом – ее мужем – лысым и донельзя страшным, но теперь Уэйд доподлинно знал природу их отношений, которая базировалась на банальных деньгах и абсолютном доверии. Женщине, как Сэнди ничего не стоило обвести вокруг пальца такого, как Боб. А еще Уэйд знал, что кроме него, Гарри, Йозефа и еще ну может пары тройки мужчин, с ней спал, чуть ли не весь город. Включая кстати и священника Роули, который прожил всю свою жизнь с тайной уверенностью, что Бога нет…. Он знал, что его работа – не более чем втюхивание людям воздуха за пожертвования. Он не был конечно охоч до денег, но четко знал, за что получает свою зарплату. За работу, и не больше. Люди повсеместно обманывают людей – так всё устроено. Разве нет? Именно так утешал себя преподобный Роули, хотя на самом деле и в глубине души он боролся с тяжелейшим комплексом вины. Да и с его часами происходило что-то не то. Особенно Уэйда привлек циферблат. Простенький на черном ремешке, он показывал без пяти минут двенадцать, и стекло на нем словно потемнело и помутнело. Его заволакивало туманом. И Уэйд понял, что эти оставшиеся пять минут до двенадцати – всё, что осталось у отца Роули. Интересно сколько это по земному времени? По времени внутренних часов преподобного? Год? Меньше? Дай Бог ему успеть обрести веру снова… и смысл жизни. Столкнувшись с новым откровением, Уэйд опять нашел глазами часы своего друга Гарри. На них натикало около трех минут десятого. Ну что ж время есть…. Дина – 5:30. Дэниэл – 5:45. Рут – 6:13. Джинни – 4:35. На секунду Уэйд вспомнил о тайном страхе Гарри, что его ребенок может умереть раньше, и захотел от всей души вернуться домой, чтобы успокоить своего друга. А вот часы Дженис Уитмор не по годам истекали. Ей оставалось не более полутора часов…. Пробежавшись по часам остальных найденных и не обнаружив ничего из ряда вон выходящего, Уэйд продолжил вскрытие собственного мира.

Итак, Сэнди… с кем еще спала Сэнди Престон? С Джеймсом ныне покойным Ноуэлом, а после эстафетная палочка перешла к его сыну Тиму. Хотя тому повезло лишь однажды. Зато братья Белен – оба и Роберт и Дэнис – оказались довольно частыми гостями у Сэнди. Иногда они приходили оба, иногда по отдельности, но правда заключалась в том, что у нее всегда находилось для них время. Что ж, если бы Йозефу Клерку, а точней Бернштайну было бы хоть до кого-то дело, он бы мог тоже попасть в этот список. Тем более что Сэнди он интересовал, как абсолютно не досягаемый индивид. Парень потерял всех и навечно замкнулся в себе – какая уж там Сэнди! Ему было глубоко наплевать на мирское, он увяз в своей трагедии и не собирался жить дальше, однако судя по часам и словно в насмешку, жить ему предстояло еще очень долго. Всё, что осталось у Йозефа – это дом, в котором он существовал, и вещи, так или иначе связанные с теми, кого он потерял. Как объяснить человеку, что он уничтожает себя, так самоотверженно чтя утерянное? Люди сами делают свой выбор, живут, как могут, даже если под этим имеется в виду лишь бессмысленное продолжение существования. Отцовские часы не сгорели тогда в Норе, он нашел их в пепле, в котором наверняка перемешались частички его родных… и носил, не снимая до сих пор. Они и висели на стене, указывая 7:02.

Здесь собралось много часов, принадлежавших людям, которых Уэйд не знал, но, как сказал Гарри, они тоже являлись частью его мира. И разносчик газет, и продавец мороженого, и цветочница, у которой он однажды купил для Крис несколько веточек сирени. А также клиенты, заказчики, строители со своими семьями, друзья друзей, с которыми Уэйд однажды перекинулся парой фраз в Лисьей Звездочке или пересекся в торговом центре «У Нэда».

Как долго провел Уэйд в этой комнате чужого времени?.. Долго, очень долго. Но, тем не менее, перед тем, как войти в дверь, ему предстояло сделать еще кое-что. Он сам так захотел, может даже на счастье, чтобы всё получилось. На столе лежал блокнот и ручка. Он взял их и опустился прямо на пол, не осмелившись устроиться за столом Джейка. Замер на некоторое время, крутя ручку между указательным и средним пальцами, глаза остекленели, лицо превратилось в мраморное изваянье. Уэйд ушел в себя, и казалось, что это какое-то проклятье, что его не хотят отпускать, что это всё обман, и теперь он абсолютно обезумел. Но вдруг в его глазах загорелись искрами, напряжённо сощурились и задвигались. Ручка между пальцами дрогнула, и в следующий миг, она уже вовсю работала в блокноте…. Чертила, рисовала, создавала. Так заново рождался сорок седьмой этаж. Уэйд начертил лестницы, предложив тем самым объединить его с сорок шестым. Теперь не было никакой нелепицы. Пропало ощущение, что этим людям просто нравится жить в отелях – и всё, что они внесли своего и домашнего – так это внутреннее убранство. А теперь получился настоящий современный дом. Его часть. Потому что этажей оставалось слишком много. Но глядя, на его эскиз – подумал Уэйд – супруги уж как-нибудь сами разберутся, что и как делать. Или, в конце концов, найдут другого архитектора, пережившего трагедию и заплутавшего в собственных переживаниях. Уэйд не сомневался, что такое вполне возможно. На его эскизе все было гармонично и очень красиво. Оставалось только воссоздать. Но у супругов не будет с этим проблем – это точно. Уэйд представил Фрэнсис, замершую посреди комнаты с этим эскизом… а вокруг всё танцует, всё колесом, всё меняется… краски, формы, объекты. Да, так оно и будет. Уэйд бы посмотрел на это. С удовольствием бы посмотрел. Но ему надо было уходить, пока он случайно кого-то не забыл. Да и в конечном итоге разве его процент не был одним из ста? Или одним из пятидесяти бесчисленного количества миров? Но ведь он сделал всё правильно, сделал, что мог. И поэтому не испытывал ни страха, ни сомнений. Оставалось последнее.