Читать книгу "Влюбленная в море - Барбара Картленд"

— Пожалуйста, не сердитесь на меня, — попросил он. — Я не знал, что у вас такие высокие понятия о справедливости. Но что значит один перстень среди всего этого богатства, которое составляет многие тысячи английских фунтов? Я просто хотел подарить вам что-то от себя, но забыл, что мне здесь уже ничего не принадлежит.

Смирение, прозвучавшее в его голосе, тронуло Лизбет.

— Мне не следовало так разговаривать с вами, — быстро сказала она. — Очень мило с вашей стороны, что вы захотели сделать мне подарок, и я благодарна вам за это, даже несмотря на то, что ничего не могу принять от вас.

— Но кое-чем вы уже завладели, — сказал испанец тихо и отчетливо, убирая изумруды назад в шкатулку.

— Чем же это я завладела? — удивилась Лизбет.

— Моим сердцем, — был ответ. Несколько мгновений Лизбет не могла понять, о чем он говорит, но, удивленно глядя ему в лицо, увидела, как в его серьезных глазах мелькнул огонь — такой же, как тот, что сиял в глубине изумрудов.

— Ох, нет, нет! — вырвалось у нее.

— Но это правда, — заверил ее дон Мигуэль. — Неужели вы так скромны, что всерьез полагаете, будто я мог проводить с вами день за днем, видеть вас, слушать, разговаривать с вами и не полюбить вас? Неужели вы не знаете, как вы привлекательны?

— Нет, разумеется, нет. — Как ни расстроило Лизбет услышанное, на ее щеках мило заиграл румянец.

— Вы прелестны, очаровательны, вы околдовали меня с первой минуты, — говорил испанец. — Вы англичанка, а я до сих пор считал, что англичанки холодны и невыразимо скучны, но вы похожи на ртуть. Ваши волосы притягивают меня, как костер притягивает замерзающего путника. Я нуждаюсь в вашем тепле, маленькая Лизбет. Мне очень одиноко и холодно вдали от дома. Вы нужны мне…

Лизбет зажала уши руками:

— Это неправильно. Вы не должны говорить так со мной. Я не должна вас слушать.

— Почему нет, если мы оба одиноки? — спросил дон Мигуэль и подошел к ней ближе. Теперь, чтобы ответить ему, ей пришлось посмотреть на него снизу вверх, потому что он был намного выше ростом. Но когда Лизбет увидела вблизи его лицо, незащищенное, нежное, тоскующие, полные любви глаза, она почувствовала желание по-матерински обнять его, прижать его голову к своей груди. Ведь он был всего-навсего мальчик, едва ли старше Френсиса, оторванный от дома и соотечественников, проявивший мужество в самой тяжелой ситуации, в которую может попасть человек, — оказавшись пленником на собственном корабле.

На миг Лизбет забыла, что они враги, забыла об утаенных им сокровищах и даже об удивлении, которое в ней вызвали его слова о любви. Она только помнила, что он молод и одинок и стойко держится в трудных обстоятельствах.

— Бедный Мигуэль, — произнесла она, впервые невольно называя его по имени. — Хотела бы я чем-нибудь вам помочь…

Она сказала это от всего сердца и, только увидев выражение его лица, поняла, что он абсолютно превратно истолковал ее великодушный порыв. Прежде чем Лизбет успела что-либо добавить, прежде чем смогла помешать ему, он схватил ее в объятия. Она ощутила его силу и удивилась, потому что ни разу не думала о нем как о мужчине. Его губы слились с ее губами. Он целовал ее нежно, но с нарастающей страстью, от которой у нее перехватило дыхание.

Глава 9

Негромко напевая, Родни расхаживал по юту. Стоял нестерпимый зной, корабль двигался очень медленно, поскольку бриз стих почти окончательно, паруса то и дело обвисали, а море было таким неподвижным, что вода, казалось, прилипала к деревянным бортам «Святой Перпетуи».

«Морской ястреб», следовавший за «Святой Перпетуей» на расстоянии полумили, находился в том же бедственном положении. Родни видел, как Барлоу взволнованно смотрит на марсель. Барлоу всегда чрезмерно волновался, когда на море наступал полный штиль, который казался ему чем-то неестественным, тогда как шторм и возможные его последствия нисколько не страшили славного помощника капитана.

Родни же, наоборот, радовался затишью и ясному небу. Не оставалось ничего иного, как ждать, пока ветер не задует снова, а до тех пор пользоваться возможностью отдохнуть от напряжения и треволнений последних дней.

Теперь, имея под командой два корабля, Родни потерял сон и по нескольку раз вскакивал ночью, чтобы проверить, на месте ли огни «Морского ястреба». Он никому не признавался в этой слабости, но чувствовал, что не вынесет потери ни одного из своих кораблей после закончившегося таким триумфом захвата «Святой Перпетуи». А их положение, пока они находились в относительной близости к Номбр-де-Диасу и Панамскому каналу, оставалось чрезвычайно опасным.

Испанцы держали на Гаване целую флотилию кораблей, им ничего не стоило выслать два из них, а то и больше на поиски исчезнувшей «Святой Перпетуи».

Дон Мигуэль тоже представлял проблему. Родни узнал, что его отец — один их крупнейших землевладельцев в испанских колониях, что ему принадлежит множество кораблей, которые возвращаются домой, груженные золотом, доставляемым в Панаму из Перу и золотоносных шахт.

Не приходилось надеяться, что единственный сын маркиза де Суавье сможет затеряться, не вызвав большой переполох не только в Гаване, но и в самой Испании. Дон Мигуэль с завидным самообладанием и достоинством переносил свой плен, и это невольно заставило всех на борту, и даже задиру Гэдстона, искренне им восхищаться. Только удалившись от опасной зоны на много миль, Родни вздохнул несколько свободнее и поймал себя на том, что гораздо реже озирается через плечо, страшась увидеть на горизонте чужой корабль.

Становилось все жарче, хотя, кажется, это было уже невозможно, и растительность на берегу делалась все более диковинной. Птицы в ярком оперенье уже не могли соперничать с небывалой раскраски рыбами всевозможных размеров и форм, плавающими вокруг корабля в прозрачной воде. Родни чувствовал, что никогда не устанет смотреть на них. Его забавляло, что загрубелые матросы, прилагая неимоверные усилия, ловят этих хрупких волшебных существ, чтобы любоваться ими на борту.

Но, посаженные в глиняные или оловянные кувшины, рыбки скоро утрачивали красоту и гибли, и матросам приходилось довольствоваться в качестве домашних питомцев большими черепахами или пестрыми попугаями, туканами и макао, которых они покупали на берегу у туземцев, радостно продававших птиц за несколько мелких серебряных монет.

Цветы тут росли в изобилии. Увидев за ухом у одного из туземных волонтеров, весело карабкавшегося по снастям, странный белый цветок, напоминавший лилию, Родни внезапно подумал о Филлиде. Впервые увидев, он сравнил ее с лилией. С кожей чистейшей белизны и золотистыми волосами, напоминавшими по цвету спелые колосья пшеницы под ярким солнцем, эта девушка своей красотой заставила его потрясенно ахнуть.

Он виновато подумал, что уже долгое время не вспоминал о Филлиде. Карибский зной не способствовал тому, чтобы снова и снова испытывать трепет перед ее неземной красотой. Но выражение голубых глаз Филлиды Родни помнил хорошо… В них не было ничего общего с теплой сверкающей голубизной моря, по которому они плыли сейчас. Они напоминали скорее весеннее английское небо, это была холодная пронзительная голубизна, в которой не было ничего для того, чтобы согреть кровь мужчины, разогнать ее по жилам.