Читать книгу "Три женских страха - Марина Крамер"

Внезапно до меня дошло – так вот откуда повязка… у меня больше нет ребенка. Больше того – я теперь вообще не женщина. Горло перехватило, из глаз потекли слезы. Как жить – после всего? Акела так ждал этого ребенка… Мы ждали сына… конечно, никто не мог поручиться, что родится мальчик, но я была так уверена – ведь Сашка хотел сына. И вот – ничего… ничего! Мне незачем больше жить.

Я с трудом встала и побрела к посту. Девчонки о чем-то трепались, но, увидев меня, обе разом воскликнули:

– Ой, зачем же вы встали?! Постельный режим!

– Да-да… я сейчас… только спросить… – Я лихорадочно соображала, что такого сделать, чтобы отвлечь их и услать подальше от поста, но в голову ничего не приходило.

– Пойдемте, я вас провожу, – одна из медсестер направилась ко мне, и тут, на мое счастье, загорелись сразу две лампочки вызова. – О господи, прорвало! – недовольно бросила девушка. – Свет, я в седьмую пойду, там послеоперационная, а ты глянь в третьей – поди, опять снотворного хотят. А вы идите в палату, пожалуйста, – обратилась она ко мне и побежала в другой конец коридора.

Вторая девушка тоже пошла на вызов, недовольно бурча что-то себе под нос, а я быстро забежала за пост и начала дергать ящики столов. Как назло, ничего подходящего… Ножницы с остро отточенными концами привлекли мое внимание. Я схватила их и побежала в палату. Заперев дверь на ключ, я уселась на подоконник и вдруг увидела свое отражение в темном стекле. Господи, ведьма… Значит, все к лучшему.

Ножницы никак не желали вспарывать кожу, я злилась, кусала и без того разбитые губы. Наконец, устав бороться, я просто зажала инструмент в кулаке и всадила себе в левое запястье. Обожгло страшной болью, но я почему-то почувствовала одновременно и дикое облегчение – вот и все… Кровь смоет все ужасы. Для верности я слабеющей уже левой рукой повторила процедуру с правым запястьем и окончательно успокоилась. Вот теперь уж наверняка.

Я легла на кровать и начала произносить вполголоса текст странной молитвы, услышанной от тети Сары:

– Барух Ата Адонай, Элохэйну… Мэлэх Ха Олам, Борэ пери Ха гэфэн. Амэн…

С каждым словом мне все труднее было говорить, язык заплетался, а подо мной на постели уже становилось невыносимо влажно и тепло. Руки и ноги же, наоборот, делались все холоднее. Вот и все… все…

В последний раз я увидела лицо Акелы и улыбнулась. У меня все теперь хорошо, Саша. Все хорошо…

Часть 2

Двухтысячные, начало

Что это со мной? Какой дурак привязал меня?! Я пыталась освободить руки и не могла. Перед глазами словно натянули невидимую завесу, мешавшую нормально смотреть. Я никак не могла определить, где я и что со мной. В голове ужасно шумело… Все-таки я услышала звук открывающейся двери и шаги.

Сквозь отвратительную пелену на глазах я пыталась рассмотреть вошедшего и никак не могла – изображение расплывалось, множилось, становилось невнятными пятнами. Голос тоже звучал как бы издалека, усиленный многократно невидимыми динамиками:

– Что, дорогая, пыталась найти кости? Ай-я-яй, а ведь будущий доктор! Неужели так плохо учила скелет, что теперь готовишься к госэкзаменам практическим путем?

Я пыталась привстать, но что-то мешало, удерживало на кровати, не давая сделать почти никаких движений. Прохладная рука коснулась шеи в районе сонной артерии, потом тот же голос произнес:

– Ничего, пульс почти в порядке. Кивни, если слышишь меня.

Я с трудом смогла изобразить подобие кивка.

– Молодец. Сейчас тебе сделают перевязку, а потом впущу к тебе мужа на пять минут.

«Мужа? Какого мужа… ах да – Сашу… не хочу его видеть… так больно… почему мне так больно?»

Молодая полненькая медсестра, чей силуэт расплывался у меня точно так же, как и очертания всех предметов в этой белой комнате, уже ловко бинтовала мои запястья.

– Вот и все, – прощебетала она, поправляя складку на одеяле, и предложила: – Может, укольчик? Болит ведь.

Я совершенно не понимала, о чем она говорит, зачем у меня на запястьях бинты, почему мои руки привязаны к кровати, почему перед глазами все расплывается. Что со мной случилось? И почему так болит живот?

– Ну, как знаешь, – пожала плечами медсестра и вышла.

Я осталась одна в этом белом, давящем со всех сторон помещении. Мне казалось, что стены сходятся все ближе и ближе и вот-вот сомкнутся в глухой столб, который поглотит меня. Может, это будет лучше – раз мне так больно и я ощущаю пустоту внутри?

В тот момент, когда я уже смирилась со своим скорым исчезновением, вдруг открылась дверь, и вошел высокий мужчина в накинутом поверх черной кожанки медицинском халате. Опять белый цвет…

Мужчина, придвинув ногой стул, сел рядом и погладил меня по привязанной к кровати руке.

– Аленька…

Я только сейчас узнала его, узнала по голосу, по черной повязке на глазу. Саша… зачем он пришел, я так не хотела этого!

– Аля, зачем?.. – хриплым, срывающимся голосом спросил он, и я, кое-как сфокусировав взгляд, увидела, как второй рукой он вытирает правый глаз. Саша плакал…

У меня началась истерика, я забилась на кровати, выкрикивая что-то бессвязное – чудовищная картина всплыла в моем на время отключенном лекарствами мозгу, и я вспомнила все. И полиэтиленовый пакет на голове, и улыбочку седоволосого плечистого мужчины с тонкими усиками и холодными глазами, и удары автоматным прикладом в живот… Но даже не это было самым кошмарным. Не это – а моя слабость. Трусость, которая толкнула меня украсть на посту у медсестер ножницы, закрыться в палате и кромсать собственные руки в надежде избавиться от воспоминаний, страданий и, главное, от прозвучавших приговором слов толстой врачихи-гинеколога: «У нее теперь никогда не будет детей». Сейчас муж видит меня такой – с растрепанными волосами, с забинтованными запястьями, невменяемую и плачущую. Как я могла допустить?! Не-ет! Никогда больше я не позволю себе слабости, да я назло этому Сержу теперь жить буду! Назло – а еще лучше будет найти его и посчитаться. Папа всегда учил – не спускай, если чувствуешь, что права. И я не спускала. И сейчас тоже принципами не поступлюсь, хватит.

– Попроси… чтобы отвязали, – еле выговорила я распухшим языком.

Саша вздрогнул, быстро встал и нажал кнопку в изголовье кровати. Почти сразу прибежала та милая медсестричка и, услышав просьбу, с сомнением покачала головой:

– Ну, не знаю… она вон какая шустрая оказалась, в гинекологии-то у девчонок ножницы из ящика увела прямо перед носом почти. Вдруг и тут что выкинет подобное…

– Я отвечаю, – резко остановил поток слов Саша. – Отвяжите.

Девушка с трудом отвязала затянутые мною ремни и вышла, пожав пухленькими плечиками, – выкатилась из палаты, этакая толстенькая гусеничка на коротеньких ножках, обутых в белые шлепанцы на небольшом каблучке. Саша проводил ее взглядом и повернулся ко мне: