Читать книгу "12 невест миллионера - Елена Логунова"

– Кто последний за кофе? – вкрадчиво вопросил у меня над ухом знакомый голос.

– Я!

Я обернулась, увидела голливудского типчика и растерялась, сообразив, что ответила ему на своем родном языке.

– Вот дура-то, теперь он точно проассоциирует русское слово с журналисткой из России! – обругала меня Тяпа.

– Может, он не такой умный? – промямлила Нюня.

Но он был именно такой, и даже еще умнее, потому что приветствовал меня бессмертной пушкинской строкой:

– Татьяна, милая Татьяна!

– Мы разве знакомы? – угрюмо буркнула я.

– Кажется, мы встречались. Однажды… Нет, даже дважды!

Типчик торжествующе улыбался, а я разозлилась и сказала:

– Я не запоминаю случайных знакомых.

– Особенно если это уличное знакомство, – с достоинством добавила моя Нюня.

– И даже, можно сказать, подзаборное! – припечатала Тяпа.

Блондин засмеялся, и мне захотелось треснуть его по голове подносом, но тут кофемашинка дипломатично зажурчала, наполняя мою чашку свежим колумбийским битумом.

– Приятно вам подавиться! – по-детски нахамила я и вернулась к своему столику, клокоча от злобы, как эта кофеварка.

Рязанская дева Катерина Максимова неторопливо и основательно намазывала медом третью лепешку.

– Что-то у меня сегодня вовсе нет аппетита, – пробормотала я и отодвинула подальше чашку с двойным асфальтом без сахара. – Пойду погуляю. Подышу свежим воздухом.

Мне хотелось пробежаться по маршруту нашей ночной прогулки, пока по территории не разбрелись остальные гости. Как вернуть на веревку бессовестно украденные платочки, я придумаю позже, сначала надо их забрать!

Дерево, которому доверено было стеречь чужие головные уборы, я помнила смутно. До сих пор мне не доводилось брать в соратники, союзники и подельники растения, вот и не выработалась привычка запоминать их особые приметы.

– Это была роскошно цветущая ленкоранская акация, – подсказала Нюня – ботаничка во всех смыслах.

Роскошных ленкоранских акаций в том углу двора было несколько. Я обошла их все и только на последней – закон подлости работал исправно – нашла свои, то есть чужие платочки. Они слегка размотались и трепетали на ветке, как траурные флажки.

Я аккуратно, чтобы шершавая кора не оставила на нежной ткани затяжек, избавила цветущее дерево от стилистически чуждого ему печального убранства. Но ни свернуть платки, ни рассовать их по карманам не успела, потому что вновь услышала за спиной:

– Татьяна, милая Татьяна!

Ну что мне было делать?!

Я страстно обняла древесный ствол, пряча за ним свои руки с платками.

– Тоска по родине? – с притворным сочувствием спросил знакомый голос. – Я думал, русские скучают по березкам.

– То березка, то рябина! Куст ракиты над рекой! – жалостливо напели мы с Нюней.

– Ленкоранский край любимый! – тут же предложила нам продолжение ехидная Тяпа. – Где найдешь еще такой!

Я поперхнулась этой восторженной фразой.

– А это разве березка? – продолжал допытываться голливудский приставала.

Пальчиками, в свое время натренированными играть гаммы, я под прикрытием древесного ствола в бешеном темпе prestissimo комкала платки, сворачивая их в клубочки.

Не успела!

Поглазев с дорожки, как я страстно обнимаю родную акацию, приставала приблизился к нам с ней и пошел, любуясь удивительной эротической сценой, в обход дерева.

– Это не березка! – гаркнула я, начиная двигаться в том же направлении без отрыва от материнской груди акации.

Это сложное па призвано было спрятать от постороннего взгляда мои шаловливые ручки.

– Это Альбиция ленкоранская, она же Акация шелковая, она же просто Ленкоранская акация…

– Или еще проще – Шелковая альбиция, – сам догадался блондин.

– Говорю же, он умный! – невольно восхитилась Нюня.

– Ленкорань – это разве не в Азии? – спросил приставала.

– Слишком умный, – пробурчала Тяпа.

– Да! – сердито сказала я, молниеносным движением выдернув руки из-за дерева и стремительно погрузив их в карманы на максимальную глубину, отчего мои шорты неприлично низко сползли. – Это не русское дерево, но у меня дедушка как раз из Азии! И прадедушка тоже, и прабабушка!

– Я понял, вы тоскуете по родине предков.

Приставала с интересом осмотрел мой обнажившийся живот и не остановился на этом: опустил взгляд еще ниже.

– А этими черными платочками вы вытираете ручьи горючих слез.

Я поспешно затолкала поглубже предательские газовые язычки.

Развивать тему платочков у меня желания не было.

– Лучшая защита – нападение! – шепнула мне Тяпа.

И я напала:

– Слушайте, чего вы за мной ходите?! Мы не знакомы, я даже имени вашего не знаю!

– Зовите меня Мик.

– Да не хочу я вас никуда звать! Отстаньте, пожалуйста!

– Пожалуйста!

Блондин отвесил шутовской поклон и отступил на дорожку.

Я почему-то ощутила легкое сожаление.

– Еще увидимся! – Он помахал мне рукой и козликом запрыгал вверх по ступенькам.

Я выждала немного и двинулась в сторону густо населенных территорий огородами, то есть кустами.

Контингент шумно и весело плескался в бассейне. Женский смех и притворно испуганные визги сегодня органично дополнились мужскими возгласами и басовитыми смешками.

Я раздвинула веточки и посмотрела: ну, так и есть! Голливудский приставала развернулся вовсю, единолично восполняя дефицит мужского внимания как девушкам, так и примкнувшему к живописной группе дам маэстро.

Мсье Ля Бин в ярко-алых купальных трусах, похожих на укороченные шаровары Тараса Бульбы, притягивал к себе взгляды, пчел и бабочек. Я засмотрелась на его резиновую шапочку: белая, с красным сердечком на лбу, она очень гармонировала с купальными шароварами и в то же время придавала облику маэстро что-то японское.

– Самурай, самурай, кого хочешь – выбирай! – фыркнула Тяпа.

– По-моему, он уже выбрал, – заметила я.

Ля Бин старался держаться поближе к Мику. Не решаясь залезть в прохладную поутру воду, он слонялся вокруг бассейна, пока блондин с откровенным удовольствием купался в голубых волнах и общем внимании.

– Тьфу, смотреть противно!

Я плюнула, попятилась под сень кущ и едва не упала, споткнувшись о неуместный в зарослях инвентарь – сачок для чистки воды в бассейне.

– У тебя хронический запотык! – прокомментировала Тяпа, намекая на вчерашнюю историю с подкосившим меня полотенцем. – Какой дурак здесь это бросил?