Читать книгу "Люди с солнечными поводьями - Ариадна Борисова"

Стоя на правом колене, старик мрачно поклонился восьми направлениям Земли. Подрагивая, громко зевнул для вида. Он не собирался вызывать духа Кэлманну и шаманский сгусток силы Дьалынг. Хватит с убогих песни на певучем языке и простого плутовства. Они и такого зрелища не в силах себе представить. Сордонг им покажет, кто в роду лживый дурак, а кто достоин называться подлинным человеком-мужчиной!

Бубен в руках задрожал свирепо и гордо. Шаман поднял его над собой. Стукнул несколько раз колотушкой – звуки ударов были подобны твердым, веским словам. Слушайте, люди, слушайте правду! Чуть подпрыгивая, Сордонг завопил:

– Память вышибло, как видно, из голов пустопорожних, коль забыли, что считался род наш прежде самым лучшим! Ведь тогда, в былое время, пролетала над аймаком птица с белым опереньем и чумазой становилась в мареве густого дыма наших очагов несметных! У озер, плетущих косы из веселых, пестрых радуг, на аласах изобильных тесно было, непросторно всем рогатым и гривастым, счет хозяева теряли черным скакунам и белым, гнать их часто приходилось табунами к Дэсегею – в несколько тянулись кёсов косяки круглокопытных! Жен мужчины привозили из других родов исправных, а невест лилейных наших, что подобны были стерхам и в работе не ленивы, парни сватали чужие… Да чтоб кто-то взял вдовицу – не могли о том помыслить! Утоляли предки жажду не водою, а кумысом, и какой бы пир в долине ни устраивали люди из других родов имущих, наш аймак превосходил их в яствах лакомых и тонких!

В воплях, бое бубна и упреках беспамятному роду пронеслась едва ли не четверть времени варки мяса. Теперь можно было перейти к рассказу о себе.

Сордонг обвел зрителей суровым оком.

– Создан был самим Кудаем я, джогуром одаренный! Возвышался над мирами, над Элен, рекой и лесом – славный человек-мужчина из богатого аймака! Нет приятелей? Не надо! Семь ветров призвал на помощь, восемь вихрей, девять смерчей – вот кто мне друзьями стали! Из пугливых человечков кто, скажите, не боится ни зверей, ни жутких чудищ из болота Преисподней, чье ужасное дыханье смрадом обдает и пеплом?! Мне лишь одному доступно отражать удары духов! Я под утро возвращаю их злокозненные мысли, как луну река с рассветом отдает обратно небу! Не страшусь я Мохолуо, ящерицы из Диринга! Вся продернутая в панцирь с чешуей туда-обратно, с плавниками наизнанку, в глубине она таится, пасть с клыками отверзая всякий раз, когда заметит лодку или человека!

Безудержная похвальба возымела действие. Глаза родичей выпучились от страха и любопытства.

– Всем известно: Мохолуо поднимается ночами через чертовые окна, покидает ненадолго кровоточащие почвы, чтобы говорить со мною, всем моим распоряженьям подчиняется покорно! Повелел я и сегодня ящерице рот разинуть! Будто скалы раскололись на дороге горной в спуске, и погибельная пропасть поглотила багалыка с горделивою дружиной!

Зрители дружно ахнули и колыхнулись, как трава на лугу. Добавила жути, тревожно вспыхнув, горка красных углей в очаге. Заполошно вскрикнула, вскидываясь огромным животом, Кэнгиса.

Схватив в прыжке нож со стола, Сордонг метко ткнул себя в дыру медного круга на груди. Это была испытанная хитрость. В бреши пряталась мягкая полость с рыбьим пузырем. Когда-то давно Сордонг наполнял его коровьей кровью. Теперь за неимением таковой накачал опивками чагового взвара. Темные брызги из лопнувшего пузыря полетели во все стороны!

Шаман глянул краем привычного к темноте глаза. Никсик зажал рукой рот забившейся Кэнгисы. Глазищи ее выкатились, как у вареного карася. Ногти, ломаясь, судорожно скребли стену. Женщина глухо мычала под ладонью мужа. Родичей заколотило от ужаса… То-то!

Качнувшись, словно от невыносимой скорби, Сордонг протянул к ним руку со следами черной влаги:

– Сердце бедного шамана навсегда лишилось крови! В нем бурлят одни лишь слезы, почерневшие от горя, слезы ярости и мести, жалости, паляще-жгучей, к угнетенному аймаку! Как не плакать мне о роде, из которого я вышел? Это мысль моя и тело, это кровь моих прапредков!.. В дни, когда жирует кто-то на костях убогих наших, обладает тем, чем щуки испокон веков владели, род щурят, богатый прежде, болен, оскорблен, раздавлен… Потому я вас покинул, у Диринга поселился, одинокий и печальный!.. Без утех постели женской, без почета, чести, славы стал, как самострел, натянут – тетива, а не кудесник! Славный дар меня оставил… Хорошо ль ему, джогуру, было жить во мне, бедняге, если каждый день я плакал из-за вас, мои родные!.. Позвонки крушились будто, рвались жилы, слепли очи, истекали, словно тени укрощенных горем духов! О, мой род, аймак любимый, на Орто округлом брюхе угасающий недужно!..

Послышалось чье-то ожесточенное рыдание. Уткнув лицо в плечо потерявшей сознание жены, плакал Никсик. Старшина был потрясен мощным отсветом ненависти и скорби, изъевшим его собственное сердце.

Старик несколько раз торжественно ударил по бубну и загремел на пределе голоса:

– Но возрадуйтесь, ликуйте – все же день настал великий нам не плакать, а смеяться! Дар вернулся для возмездья, для возврата Сытыгану всех достоинств и достатка! Так сразимся славно, братья, за согбенных, слабых, сирых! Безымянные герои, отомстим за наши слезы и вернем добро, по праву надлежащее щурятам!

Сордонг завершил песнь приглушенно, оставив в покое бубен:

– Только то, что заглянули в юрты баловней долины, никогда пусть не узнает ни одна в Элен собака…

Дэллик низко опустил голову, как бы склоняясь перед величием шамана. Забыв от восторга язык саха, воскликнул на чужеземном:

– Да ты комедиант!

Напуганные родичи едва нашли силы отвесить старику нестройные поклоны. Он величественно кивнул и присел перед очагом, давая им время успокоиться.

Пошептавшись, мужчины снова собрались за столом.

– Почти нас своим присутствием, уважаемый Сордонг, – кланяясь, заискивающе проговорил курносый. – Надо обсудить план нападения…

* * *

Было решено выступить скоро, близился вечер. Пока дойдут до заставы, будет совсем темно. Лысый взволнованно выдохнул:

– И под наш бурелом теперь солнце заглянет!

– Эх, или умрем, или воскреснем! – выкрикнул глуховатый ушастик. С размаху бросив на пол грязную заячью шапчонку, заявил: – Я возьму новую бобровую шапку Хорсуна. Вряд ли багалык пошел в ней на охоту. Наверное, дома оставил. Моя-то вся в дырьях!

«Не понадобится Хорсунова шапка твоей лопоухой башке, – хмуро подумал Сордонг. – Завтра у тебя, может статься, и головы не будет».

– У нас нет оружия, – осторожничал опасливый Никсик.

– Оружие лежит в Двенадцатистолбовой юрте! Сначала туда незаметно проникнем! – заорал пучеглазый, выпячивая без того выпуклые глаза.

– Вторую жену сосватаю, – размечтался курносый. – Свою старуху оставлю в завалюшке, себе добрую юрту построю! Баб гладких полно в заставе. Когда-то еще Большой сход соберет новых воинов! Самому бы заделаться ботуром… А что? На сытных харчах да в добром молодечестве любой нальется игристой силой!