Читать книгу "Взгляни на птиц небесных - Галина Чередий"

Да и просто возможность опереться хоть на кого-то, пусть даже совершенно чужого человека, почувствовать простой физический контакт хоть с кем-то – от одного этого Элоди словно становилась сильнее. Все же с того момента, как она лишилась возможности видеть даже Софию, Элоди оказалась в совершенной изоляции. И элементарное человеческое прикосновение стало для нее недоступной роскошью. И сейчас, опираясь на костлявое плечико старушки, Элоди хоть и мучилась стыдом от того, что повисла кулем на постороннем человеке, но от ощущения тепла рядом хотелось просто плакать.

Они доковыляли до душевой, санитарка усадила Элоди на лавку и стянула грязную, мокрую сорочку.

– Боже милосердный! Ты же еще девчоночка совсем! – всплеснула старушка руками. – И за что же вам, молодым, такие-то испытания. Вам бы жить да жить, любиться да деток рожать!

Пожилая женщина окинула взглядом отощавшее тело Элоди. Еще вчера она смущалась, когда кто-либо останавливал на ней пристальный взгляд, помня, насколько ужасно стала выглядеть. Но сейчас на неловкость уже не было душевных сил, да и взгляд санитарки был наполнен не брезгливой жалостью, как у других, и не пустым любопытством, а теплом настоящего, неподдельного сочувствия.

Глаза старушки остановились в районе ключиц Элоди.

– А чего ж ты крестик-то не носишь, деточка! Или не крещеная? – спросила она, помогая Элоди встать под душ.

– Крещеная. Бабуля настояла, еще в младенчестве. Только я как-то… – вот теперь Элоди почувствовала приступ стыда, словно не отсутствие одежды сделало ее обнаженной.

– Что, не верующая ты? – санитарка деловито мыла ее кожу, принося облегчение каждым движением.

– Ну, я никогда об этом и не задумывалась.

– А самое время, милая. Господь, Отец наш, любит всех одинаково, деточка. И готов дать нам утешение и защиту от всех печалей. Но как он узнает, если ты даже не попросишь? Как ему защитить тебя, когда ты сама его помощь-то отвергаешь?

– Неужели вы думаете, что если бы носила крестик, я не заболела бы? – слабо усмехнулась Элоди. – Крестик – это просто украшение… символ.

– Правильно говоришь, хорошая моя. Символ. Только символ чего? Веры, которую ты в душе своей носишь.

– Вы так говорите, как будто верующие люди не болеют.

– Болеют, голубка моя, как же не болеть.

– Тогда в чем смысл? Разве вера дает какие-то гарантии?

– А я о таком не думаю. Господь нашу жизнь по своему умыслу направляет. Нам и не понять-то сразу. Но я и не пытаюсь. Я просто верю. И тебе нужно.

– И как вы себе это представляете? Я никогда в жизни и в церкви-то и не была. И что, просто приду и скажу: «Господи, помоги?» И зачем ему мне помогать, если я никогда не вспоминала о нем, пока не заболела. Зачем Господу такие, как я, которые, только когда совсем невмоготу, к нему приходят?

– А у каждого свой путь к Господу, милая. И как ты придешь – счастливая или горем убитая – не важно. Главное, приди и попроси его о помощи.

– И что? Он поможет?

– Поможет, деточка! Он всем помогает. Только не жди, что сразу или так, как тебе этого хочется. У нас тут на территории церквушка есть, хочешь, милая, я тебя после обхода-то и свожу?

Элоди смотрела в выцветшие от возраста, но бесконечно добрые глаза пожилой женщины. От нее исходила такая волна благости и непередаваемого внутреннего покоя, что у Элоди резко сжалось сердце. Она тоже хотела бы обрести такой покой. Ее истекающей кровью душе он был сейчас необходим, как воздух.

– Да, хочу, – кивнула она.

– Ну, вот и славно, моя голубочка. А теперь давай тебя оботрем и в палату отведем. Я, как обход закончится, за тобой зайду.

– Спасибо.

Уже переодетая в чистую сорочку Элоди, сидя на постели, окликнула старушку:

– А как вас зовут, бабушка?

– Так Ксения Титовна. Меня, почитай, тут все знают, – улыбнулась санитарка.

– И давно вы здесь?

– Давно, деточка, давно. Как сама двадцать лет назад-то выздоровела с Божьей помощью, так и осталась тут.

И дверь за женщиной закрылась.

– Ну что же, голубушка, – бодро сказал Элоди лечащий врач во время обхода, – курс терапии мы завершили. По моим наблюдениям, вы перенесли его достаточно легко.

– Легко? – хрипло спросила Элоди. – Я сегодня ночью не смогла с пола подняться без посторонней помощи.

– Поверьте, дорогая, моему немалому опыту. Ваш организм очень сильный и достаточно легко перенес курс лечения. Так что уже сегодня после двух вы можете отправляться домой к родным. Однако прошу не забывать, что вам жизненно необходимо правильное питание, желательно максимальное количество отдыха, свежего воздуха, никаких стрессов. И избегайте нахождения под прямыми солнечными лучами. Также не забывайте о витаминах. И помните, что в любой момент, если возникнут хотя бы подозрения на какие-то осложнения, вы звоните мне. Мы понимаем друг друга, Элоди?

– Да, доктор. Скажите, а когда…

– Так, давайте о том, что нам предстоит, мы поговорим чуть позже. Жду вас в назначенное время для контрольных анализов и тестов. Вот тогда и поговорим о планах.

– Спасибо вам.

Почти сразу после ухода врача в палату проскользнула давешняя санитарка.

– А меня сегодня выписывают, Ксения Титовна. Домой на реабилитацию после химии, – радостно сообщила Элоди.

– Так ты раздумала со мной-то идти? – расстроилась старушка.

– Нет, что вы! Только в гардеробную нужно за плащом сходить.

– Да сдался он тебе. Вон, я тебе халатик больничный стеганый прихватила. Не стесняйся! Кто там смотреть-то будет, это же больничная церковь, там все такие же, как ты.

Очень медленно, с частыми передышками они доковыляли до небольшой невзрачной церкви. Внутри на Элоди нахлынули незнакомые сильные запахи и звуки. На самом деле никто не смотрел на нее, все были сосредоточены на собственных мыслях. Но Элоди все равно чувствовала себя как-то неуютно, словно пришла в чужой дом незваным гостем.

– Идем, голубушка, свечечку Богородице поставишь и попросишь себе, чего сердце хочет, – тихо сказала ей старушка.

– Я не знаю никаких молитв, – почему-то эта мысль вызвала мгновенный приступ паники.

– А оно не страшно, милая. Ты, главное, сердце открой и говори от души, – погладила ее спину Ксения Титовна.

Элоди стояла перед иконой и силилась заставить себя обратиться к этой нарисованной женщине с такими добрыми и печальными, все понимающими глазами. Но слова не шли из нее, словно горло сковал железный обруч, не дающий прорваться наружу ее боли и надежде.

В голове поплыло, и неожиданно запах горящих свечей и ладана стал душить Элоди, а тихие разговоры и молитвы людей вокруг показались оглушающим шумом. Она покачнулась.