Читать книгу "Прости… - Януш Леон Вишневский"

Аиша. Он влюбился. Его первая любовь. Настоящая. В этом он уверен и сегодня. Первую любовь не забудешь. Когда мы влюбляемся впервые, мы не можем представить себе, что наша любовь когда-то кончится. Именно в этом и состоит ее неповторимое очарование. Зато сегодня он знает, что самая важная – это последняя любовь. Ее-то и надо беречь. Но его любовь к Аише была первой. Пусть безумной, но не щенячьей. Через неделю после их знакомства он признался ей в любви. Через два дня после объяснения в любви они пошли погулять, держась за руки, а когда спустились сумерки, они первый раз поцеловались. Он хотел быть рядом с ней. Постоянно. Это не было для него каникулярным умопомрачением, и он не хотел, чтобы всё закончилось в день отъезда слезливой церемонией обмена адресами и обещаниями «буду писать и скучать». У него был план. Он переедет к ней. На самый конец Франции. В Кале. Он сменит лицей на вечернюю школу для рабочих. Три дня в неделю он будет учиться, а два работать. Поселится в интернате. Если вдруг возникнет необходимость, он обойдется без помощи родителей. Мама, как всегда, поначалу всполошится, но в конце концов поймет его, встанет на его сторону, защитит его и по-своему благословит. В отношении отца у него не было уверенности. Он знал, что его отец понимает любовь несколько иначе, чем все остальные. А иногда ему казалось, что он вовсе в нее не верит.

Наконец настал день, когда он решил ей раскрыть свои планы на их любовь. Сначала он хотел сделать это утром, в автобусе, по дороге на виноградник, когда она прижалась к нему, положив голову ему на плечо. Но прежде, чем он собрался с духом, они успели доехать и водитель попросил их выйти из автобуса. Потом он хотел сделать это на винограднике, когда они специально отстали от других, чтобы лечь между лозами и кормить друг друга виноградом. Но и здесь он не решился. После работы, перед возвращением «к своим овинам», она сказала ему, что сегодня они встретятся попозже, потому что к ней приедет «знакомый из Кале». Что ж, знакомый так знакомый; никакого беспокойства он не испытал. Вечером к нему зашел некий Пьер, худой, высокий парень с рюкзаком на плече. Тот самый «знакомый из Кале». Хотел поговорить с ним. Он очень хорошо знал Аишу. Был ее парнем. Уже больше года. А минуту назад она сказала ему, что больше не хочет быть с ним, потому что нашла «кого-то более важного для себя». Пьер пришел спросить, зачем он это сделал. Всего лишь спросить. Потому что так не делают. Нельзя так поступать с людьми. Это непорядочно. Винсент ответил, что понятия не имел о существовании парня у Аиши и что если бы знал, то ничего такого не позволил бы себе. Никогда в жизни. Пьер не захотел его слушать и ушел. Не поверил. Винсент побежал за ним, извинялся, объяснял, как всё было.

В тот вечер он не встретился с Аишей. Вообще больше никогда с ней не встретился. Собрал свой чемодан, заказал по телефону такси и поехал в Нюи-Сен-Жорж. В гостинице поговорил с руководителем группы. Рассказал ему на ходу придуманную историю о болезни отца. Ему уже было восемнадцать, и поэтому всё равно никто не смог бы удерживать его в том месте, где он не хотел быть. В ночном поезде в Нант не спалось, о многом передумал, но ненависти к Аише не было ни капли. Разочарование, печаль, обида – да, но не ненависть. Главное, что он чувствовал, – стыд перед Пьером. Огромный, парализующий стыд. Он влез в жизнь незнакомого человека, сделал ему больно, унизил, приблизившись к его женщине. И совершенно неважно, что сделал это неумышленно. Ведь, по идее, он должен был бы спросить ее, есть ли у нее парень, есть ли кто-то в ее жизни. Он не сделал этого. Он наивно предположил, что если бы кто-то такой был бы в ее жизни, то Аиша сама установила бы какие-то непреодолимые границы, не реагировала бы на флирт, не позволила бы дотрагиваться, не молчала бы, когда он строил планы об их будущем, которое наступит через две недели на виноградниках. Она до самого конца скрывала правду. Если бы этот Пьер из Кале не приехал, то они наверняка обменялись бы адресами и разъехались по своим домам. Он скучал бы и проверял свой почтовый ящик – нет ли от нее письмеца, а она вскоре забыла бы то, что между ними было. А что, собственно, было? Банальная каникулярная история мальчика из Нанта. Но ее Пьер приехал. И повел себя так, как должен вести себя мужчина. Если бы он, допустим, ударил Винсента, обозвал, плюнул в лицо, обругал. Но нет. Он поставил ему в укор отсутствие чести и удалился, не дав сказать, что слово «честь» не только для него много значит. Когда во время допросов в Кракове, после ареста, и во время слушаний в суде он говорил о чести, которой его лишил бард, о нерушимом кодексе, который тот попрал, то каждый раз к нему возвращалось воспоминание о том вечере на виноградниках в Бургундии. И тотчас же возвращался тот стыд и чувство вины, которую он так никогда не искупил.

У него ушло много времени, чтобы выбраться на поверхность этой черной дыры грусти и печали (несмотря ни на что, он скучал по ней), в которую его ввергла катастрофа с Аишей. Он стал недоверчивым, осторожным – возможно, излишне осторожным с женщинами. Все его связи, до момента знакомства с Пати, были мимолетными, поверхностными, краткими. В основном по его вине. Он так и не смог решиться на такую любовь, о которой мечтал, а быть с кем-то без любви ему казалось очень несправедливым по отношению к женщине. Аишу и Пьера он не забыл и помнил о них до сих пор. Когда ему приходилось ехать на машине в Англию, то путь через Кале и оттуда дальше на пароме через Ла-Манш в английский Дувр был единственно возможным. Ожидая в очереди на паром, он каждый раз вспоминал виноградник в Бургундии. Первую любовь не забывают, впрочем, по разным причинам…

* * *

– Я тоже никогда не забуду Бургундию, – сказал он тихо.

Погруженный в свои мысли, он не заметил, как пан Зигмунт оставил его одного в магазинчике и спустился в подвал. Как-то раз было дело, они закрылись в этом подвальчике, и он вернулся домой только под утро. Перепуганная Агнешка (уже полночь, а мужа всё нет!) погрузила Джуниора в машину и колесила по всему городу. Была она и у того магазинчика, но в закрытом на все запоры подвале, под завязку заполненном разными винами, не услышали ее стука. Он тогда хотел возвратиться к восьми вечера, купать Джуниора, но не получилось. Почему? Да просто: «Ну как же, как же, пане Винсентий, а на посошок? А на дорожку?» Вот так они уговорили на посошок литровую бутылку рейнского и две обычные бутылки «жемчужины всех венгерских вин» шардоне баттонаж, как расхваливал восхищенный пан Зигмунт. Как раз во время угощения этим самым баттонаж он рассказал историю размножения цистерн с венгерским «Эгри бикавер», а заодно историю цензуры в ПНР. Также «на дорожку» он получил коробку лучшей испанской риохи, которую обожала Агнешка. В отличие от супруги пана Зигмунта, задобрить Агнешку вином, даже целой коробкой, было невозможно. Два дня дулась на него, не проронив ни слова. Он знал, что каждое его необоснованное длительное отсутствие вгоняет Агнешку в состояние беспокойства, страха, а порой и паники. Еще ни разу за все время, что они вместе, ему не случалось уйти днем, а вернуться под утро. Ее коробило, что с нею не считаются, ставят ни во что. Его оправдания, что просто так получилось, только подливали масло в огонь. «Так получиться может с кем угодно, только не с тобой. Ты слышишь, Вин?! Я очень тогда испугалась за тебя, меня слишком долго душил страх. Я в конце концов хочу быть в полной уверенности! Ты слышишь?!» – вырвалось из нее, и она пошла плакать в спальню. Ей не пришлось объяснять, что означало слово «тогда». Она так и не смогла забыть демонов его прошлого. Она боялась, что «они пока дремлют, но когда-нибудь проснутся и вырвутся наружу, как джинн из бутылки». Она не до конца верила его клятвам, что он полностью разделался с прошлым и что с тех пор, как у него появились она и Джуниор, он «не хочет, не имеет права и не думает о смерти». Потому что на самом деле Агнешка боялась (хоть никогда не говорила об этом), что в нем все еще сидит какой-то притаившийся упырь, который сотрясает его, когда он просыпается под утро в конвульсиях, как эпилептик, и тянется за бумажным пакетом на ночном столике.