Читать книгу "Командир Т-34. На танке до Победы - Николай Борисов"

После перестройки стало принято всю Красную армию выставлять дикарями, мол, почти все поголовно насиловали, грабили и убивали. Понятное дело, были у нас и хулиганы и безобразники. Но за такое и звания лишали и судили по полной. Суды были, знаем. Если какой-то случай где-то произошел, нам политработники сразу рассказывали: «Там-то один такое натворил, и вот чем это закончилось…» И помню, если до Германии еще туда-сюда, мол, отомстим за все наши слезы и страдания, то, как вошли, наш замполит не уставал повторять: «Помните, мы – победители! Надо держать свое лицо!»

Сейчас можно услышать цифру, что наши солдаты в Германии едва ли не миллион женщин изнасиловали. Но там никого насиловать и не требовалось. Многие немки сами за нашими солдатами бегали и за буханку хлеба себя предлагали. Ну оно и понятно. Свои запасы быстро кончились, а власти-то никакой нет, работы нет, мужчин нет, а они с детьми, которых нужно кормить. Так что там никакого насилия не требовалось. Все делалось на добровольных началах.

И в Польше то же самое. Я и сам видел, и ребята рассказывали, что полячки, и девчонка и замужняя, за что хочешь, продастся. А я даже и не помню, чтобы где-то с женщинами общался. Потому что мы редко где останавливались больше чем на день. Все время в этой кутерьме.

Также могу развеять и слухи, мол, после войны по частям прямо-таки эпидемия триппера и сифилиса прокатилась. У нас я помню только единичные случаи. Как-то один из батальона автоматчиков подхватил, а у нас и вовсе такого не припомню. В нашем батальоне дисциплина всегда была на уровне и ни в чем таком мы не испачкались. Был только один случай. Один из офицеров оказался мародером. Да, интересный эпизод. Необычный.

После освобождения Катовиц получили мы новую задачу. Выскочили на какую-то дорогу, а нам навстречу идет немецкая колонна. Мы ее немножко пощекотали, помяли, а водители разбежались. Вот тут командир определил небольшой привал. Когда он закончился, а мы все чего-то стоим. Начали перекликаться: «Чего не идем-то? Пора бы уже!» Потом доходит новая команда: «Отбой! Всем офицерам прибыть к командиру батальона!» Собрались, и комбат объявляет: «Пропал зампотех 1-й роты!»

Кругом все осмотрели, стоят эти помятые немецкие машины, а по обе стороны дороги старый лес. Сосны могучие. И комбат приказал прочесать вдоль дороги на 25 метров, проверить, нет ли его где. Начали искать, через какое-то время команда: «Отбой!» Оказывается, нашли его мертвого… Все заняли свои места, его тело на трансмиссию, и колонна тронулась.

Где-то там впереди остановились, и мы своими делами занимались, а хоронил его личный состав 1-й роты. Потом собирают офицерский состав, и комбат очень негромко говорит: «Товарищи офицеры, оказывается, мы все дружные, активные, очень хорошо друг друга знаем, да вот только и в наших рядах сволочь завелась.» Все ждут, что он назовет, кто сволочь-то. Смотрим друг на друга, кто же это? А он держит паузу. Наконец поясняет: «А сволочь тот, кого только что захоронили! Он-то, оказывается, мародер.» Ну, мародер и мародер, мало ли что. И только через какое-то время ротный нас собирает и рассказывает.

Когда собрались этого капитана хоронить, то на нем обнаружили пояс, а в его отделениях золотишко в разных видах. Оказывается, где и что он тут промышлял, один бог знает. «Вот такие, оказывается, среди нас люди.» Тут некоторые ребята начали: «То-то мне эта еврейская морда сразу не понравилась!», и т. д. и т. п.

А он не просто еврей, а бывший политработник. Но когда в 43-м их должности сократили, то он прошел переподготовку на технаря и стал зампотехом соседней роты, хотя по званию капитан. Немолодой уже, точно за 30. Фамилию его даже помню, но, наверное, не стоит ее сейчас называть. И когда это все рассказали, мне многое стало понятно. Я ведь тоже видел, что он на остановках вместо того, чтобы вокруг танков суетиться, где-то там носится. Шубутится вечно, ни с того ни с сего в немецкие дома заходит. А он вот, оказывается, чем занимался… Вот такой букетик тоже был.

Раз уж я затронул эту тему, то выскажусь и по ней. Среди солдат и сержантов, насколько я помню, у нас евреев не было. Офицеров помню. Командир ремонтного взвода по ремонту спецтехники – старший лейтенант Горный Давид Иосифович, про которого я уже немного рассказывал. Вот этот мародер. В 40-й бригаде у нас начальником штаба батальона был старший лейтенант Теневицкий, по внешнему виду тоже еврей.

И тогда же, до ранения, когда меня отправили в другую бригаду, то там у них комбригом оказался полковник Гусаковский. Но его я лишь несколько раз видел издалека, а другие офицеры отзывались о нем отлично: «У нас командир бригады – во!» Недаром он потом стал довольно известным человеком в армии[19].

И очень приятно, что Деген упоминает в своем интервью своего комбрига Духовного. Правда, я служил в дивизии Ефима Евсеевича уже после войны, с 1958 года. Но он же комдив, а я комбат, и на расстоянии, но несколько раз мы общались лично. А вот когда через полгода меня назначили в штаб, тут я уже с ним более плотно общался. И могу дать ему только самую высокую оценку. Многому научился у него, особенно старался перенять его умение выстраивать отношения с людьми – это же самый важный вопрос. Как строить службу, работу с подчиненными. Потом наши пути с ним разошлись, но я поддерживал с ним связь практически до конца его жизни. И писал ему, и звонил. Когда мы с другом узнали, что Ельцин наградил его орденом Жукова, то решили Ефима Евсеевича поздравить. Позвонили, поздравили, он растрогался и сказал нам примерно такие слова: «Вот перед вами мне звонил бывший министр обороны маршал Соколов, – а я знаю, что они дружили еще с войны, – но ваше поздравление это выше его». И столько всего теплого наговорил в наш адрес: «Вы уже полковники, а я только по набережной хожу…» Вот это была наша последняя беседа.

Сейчас уже не секрет, что в войну ходили нехорошие разговоры про евреев, всякие антисемитские шуточки. Ну, бывали какие-то отдельные моменты, но я бы сказал, что среди офицеров такие разговоры не велись. Люди-то образованные, достойные. Но вы поймите, у нас народ такой, что, только повод дай, сразу кости перемоют. Вот, например, когда меня только перевели в штаб дивизии к Духовному, то там на разных должностях служили сразу 12 евреев. Ну, понятно же, что-то тут есть, соответственно и разговоры всякие ходили. Но они сразу прекратились, как только их быстренько разбросали кого куда. Вспомню один эпизод.

Как-то я делал доклад Духовному и во время беседы не совсем лестно отозвался о работе одного офицера. И когда закончили беседу, Ефим Евсеевич как бы невзначай спрашивает: «Николай Николаевич, вот вы упомянули, что у того не слишком клеится». Но фамилию не называет, хотя помнит всех поименно. «Слушай, он, наверное, не на своем месте находится. Может, его порекомендовать на какое-то другое? По возможности мы это сделаем!» И при первой же возможности его перевели на хозяйственную должность, и там у него все отлично получалось. А вот на строевой – никак…