Читать книгу "Опасная игра Веры Холодной - Виктор Полонский"

Амалия Густавовна сделала паузу для того, чтобы прикурить пахитоску, пыхнула ею и вдруг вздрогнула.

— Ой, знаете, что я подумала?! — Она хитро посмотрела на Веру. — Вот прямо сейчас озарение нашло. Владислава Казимировича могли убить конкуренты Александра Алексеевича, хотя бы тот же Тиман! Что, не верите? А почему бы и нет? Владислав Казимирович не раз получал предложения от других киношников, как из Москвы, так и из Петербурга, но всякий раз их отклонял. Возможно, на чье-то предложение он ответил резко или же кто-то решил сделать «ни нашим, ни вашим»…

— Амалия Густавовна! — В приоткрывшуюся дверь просунулась взлохмаченная голова Сиверского. — Там Анчарова с ума сходит, а вы здесь лясы точите!

— Лясы?! — возмущенно переспросила Амалия Густавовна.

— Прошу прощения, сорвалось, — повинился Сиверский. — Поторопитесь, будьте так любезны!

Дверь закрылась. «Что я вам, Иов многострадальный…» — донеслось из-за нее. Амалия Густавовна вытащила из-под стола саквояж, похожий на тот, с которым ходят доктора, заглянула в него и унесла раскрытым за портьеру.

— Поговорить толком не дадут! — ворчала она, раздраженно чем-то гремя. — Ни минуты покоя! Вы бы, Верочка, как-нибудь зашли ко мне домой. Мы бы с вами чудно скоротали вечерок. Я живу на Таганке, в Новоспасском тупике, доме Андроновой. Возможно, вы знаете этот дом, потому что там находится шляпная мастерская Лидочки Прозоровской…

— Знаю! — с преувеличенным оживлением воскликнула Вера. — И даже знакома с госпожой Прозоровской!

— В самом деле? — Амалия Густавовна высунулась из-за портьеры. — Лидочка — чародейка! Я зову ее «моя шляпная фея». Знаете, какую прелестную шляпку сшила она мне прошлой весной? Я вам сейчас набросаю фасон.

Поставив раскрытый саквояж на пол, Амалия Густавовна взяла лежавший на столе карандаш и, за неимением бумаги, нарисовала фасон шляпки на дне коробки с пахитосками, время от времени опасливо косясь на дверь — не явится ли снова Сиверский. Когда рисунок был окончен, Вера восхищенно позавидовала, сказав, что тоже хочет такую шляпку, хотя на самом деле не надела бы ее даже под угрозой смертной казни. Женщина улыбнулась и напомнила, что Прозоровская не шьет одинаковых шляпок. Вера притворилась огорченной.

— Не расстраивайтесь, милочка, — утешила ее Амалия Густавовна. — Я замолвлю за вас словечко, и Лидочка сошьет вам еще более красивую шляпку. Буду рада видеть вас у меня дома. Считайте это официальным приглашением, хотя нам с вами ни к чему разводить церемонии. А теперь, простите, я должна бежать к Анчаровой, а то от ее истерик нашего многострадального Иова хватит удар.

Предположения гримерши оказались верными. Во всяком случае, они совпали с мнением полиции, арестовавшей приходящую прислугу Стахевича и ее жениха, столяра с фабрики братьев Каган, что на Бутырке. Об этом Вере рассказал Немысский. У Веры уже стало входить в привычку из киноателье ехать не домой, а на Малую Грузинскую. А что поделать? Хочется же узнать подробности про Стахевича и про то, как прошел ночной визит к Ханжонкову. Да и о том, что услышала в ателье, надо рассказать. Хотя бы про версию Амалии Густавовны.

— Агриппина Корнакова и Яков Лузнецов, — повторила Вера имена горничной и ее жениха, желая запомнить их на всякий случай. — А что вы сами думаете об убийстве Стахевича, Георгий Аристархович?

— У меня слишком мало сведений для того, чтобы делать выводы, — честно признался Немысский. — Хотелось бы, конечно, узнать, что Стахевич и есть Ботаник. Случается, что агентов убирают свои же, для того чтобы спрятать концы в воду. Это будет хоть и незаслуженная, но удача — стало быть, наступили змее на хвост. Но пока даже предположить такого не могу. Полиция произвела тщательный обыск дома у Стахевича, но ничего интересного не нашла, так же, кстати говоря, как и мы у Ханжонкова.

— Совсем ничего — это тоже подозрительно, — заметила умудренная опытом Вера.

— Да, это так, — усмехнулся ротмистр. — Полное отсутствие чего-либо предосудительного может в ряде случаев навести на совершенно противоположные мысли, но не позволяет выбрать человека из толпы. У Ханжонкова можно было бы придраться к чересчур подробным картам Крыма, в том числе и Ялты с окрестностями, но я далек от мысли о том, что германская разведка намерена устроить покушение на государя. Как бы то ни было, но есть определенные принципы и определенная этика. Перефразируя известное выражение, скажу так: «шпиону — шпионское, революционеру — революционное». И я прекрасно помню, что Ханжонков собирается построить в Крыму огромное ателье. Так что карты ему, скорее всего, нужны для выбора подходящего места. К Стахевичу мы тоже наведаемся, возможно даже сегодня ночью, чтобы никто не мешал. Но предчувствие подсказывает мне, что мы тянем одну за другой пустые карты.

— Которые нам подсовывает Ботаник? — уточнила Вера.

— Или провидение, — пожал плечами Немысский. — Кто-нибудь всегда что-нибудь да подсунет…

Серебряные аксельбанты на его правом плече красиво при этом колыхнулись. Вера привычно пожалела о том, почему аксельбанты не полагаются всем военным — это же так красиво.

— Хотя, если бы мне пришлось делать ставки на то, кто из сотрудников киноателье является Ботаником, — продолжал Георгий, — то фаворитом с большим отрывом шел бы Стахевич. Такого и вербовать не надо — он сам рад служить врагу. И стараться будет на совесть, потому что не столько за деньги служит, сколько за идею. Но есть и возражения. Первое — глубоко законспирированный агент не должен привлекать к себе внимания. Уже одно то, что Стахевич демонстративно требовал, чтобы к нему обращались не «господин», а «пан», говорит о его непричастности к разведке. Впрочем, можно допустить, что здесь германцы решили сыграть «от другого борта», сделать маскировку агента намеренно абсурдной. Пусть так, но вот второе возражение опровергнуть невозможно. Владислав Казимирович числится в неблагонадежных, а с началом войны этой публике будет уделяться особое внимание. Негласный надзор может перейти в гласный. Как при этом руководить агентурной сетью? Немцы не дураки, должны понимать и предусмотреть. Но такие типы, как Стахевич, непременно должны попадать в поле зрения вражеских разведок. Смею предположить, что Ботаник обратил на него внимание. Если не завербовал, то хотя бы держал в резерве. У германского генштаба на этот случай даже особый циркуляр существует. С длинным, как и положено у них, названием. Что-то вроде «Порядка привлечения противников существующей власти к сотрудничеству в зависимости от степени приносимой ими пользы» или близко к тому. Надо отдать немцам должное — работать они умеют. Все взвесят, все оценят, все просчитают и на каждый чих напишут циркуляр. Чтобы каждое колесико в их военной машине знало, в какую сторону ему вертеться. Эх, нам бы их организованность.

— Что хорошего в том, чтобы быть шестеренкой? — Вера брезгливо поморщилась. — И циркуляры на каждый чих никому, кроме немцев, не нужны. Вот я, например, без всяких циркуляров знаю, что я должна делать!

Ничего не ответив, Немысский отвернул голову к окну, словно заинтересовался зрелищем падающих снежных хлопьев, и коротко побарабанил пальцами по столу. Небось начал придумывать циркуляр для Веры. Или просто спорить не хотел.