Читать книгу "Вячеслав Тихонов. Князь из Павловского Посада - Наталья Тендора"

Придонская степь стала в картине не только местом действия фильма. В картине благодаря замечательному искусству оператора Вадима Юсова и режиссера-постановщика она приобрела значение метафоры мира, в котором все живое – и человек, и травинка – борются за жизнь, тянутся к солнцу. Участники съемок работали в степи, жили на пароходе: зафрахтованный «Мосфильмом», он был превращен в гостиницу, расстояние от ночлега до съемочной площадки измерялось не километрами, как обычно, а несколькими десятками шагов. Точность выбора места съемок и строгость его оформления помогали актерам словно бы увидеть тогдашние бои, почувствовать себя солдатами, преодолев некоторое, вполне понятное, впрочем, несоответствие физического облика актеров 1975 года и тех, кто тут воевал в 1942 году.

Исполнителям ролей в фильме надо было сполна передать зрителю состояние тех, кто успел полной мерой хлебнуть горюшка на трагических дорогах отступлений, распрощавшись с наивной надеждой на быструю победу малой кровью. Познав грозную и опасную силу жестокого агрессора, они прошли суровую школу ненависти, научились быть непреклонными даже в отчаянно трудных, казалось бы, безнадежными ситуациях. Напору противника противопоставили свою мужественную стойкость.

Лопахин и его товарищи по солдатскому братству – очень «земные», узнаваемые люди. Каждый из них – личность. В каждом по-своему, очень индивидуально проявляется «скрытое тепло патриотизма», возвышенность гражданского, нравственного чувства, душевная сила, неброское обаяние русского солдата, хорошо знающего, что такое терпение, но и взъяриться умеющего. Способного пойти на подвиг, но не бахвалящегося этой способностью и героем себя не считающего.

На высотах донской степи, под раскаленным июльским солнцем отстаивалась сама идея жизни, простоты и мудрости ее уклада. Поэтому не случайно в качестве героев романа писатель показал людей, всю свою жизнь связанных с землей. Они умеют тоньше чувствовать природу, острее воспринимают ее краски, запахи, изменчивость и постоянство. Их связи окружающим миром более многочисленны, более глубоки, они опосредованы тысячами нитей, без которых их жизнь стала бы бессмысленной и потерявшей всякую ценность.

Бывший агроном Стрельцов – худощавый, немногословный, несущий в своей душе незаживающую рану развода с женой. Широкоплечий, чуть медлительный, неторопливо и обстоятельно делающий любое дело колхозный механизатор и комбайнер Звягинцев. Порывистый, острый на слово и быстрый на решительные действия, шахтер и жизнелюб Лопахин. С землей связаны и старшина Поприщенко, пожилой украинец, «ломавший» уже четвертую войну, – в мирное время он был плотником и строителем, – и второй номер бронебойного расчета рядовой Копытовский, простой деревенский парень. Шолохов намеренно, вероятно, показал в романе людей, не принадлежащих к интеллигентным профессиям, кроме разве что Стрельцова, но несущих в себе присущую людям, связанным с земными трудами, высокую интеллигентность в отношении к земле, к природе, к братьям по духу.

Среди солдат особо выделяется Лопахин. Не то чтобы какими-то особыми сюжетными функциями или «метражом» роли – скорее, характером, свойствами души. По-шолоховски любящий окопный треп балагур Лопахин слова не скажет о своем внутреннем состоянии перед боем и во время боя, но в том, как по-хозяйски обстоятельно устраивается он в окопе, налаживает противотанковое ружье для зенитной стрельбы, как терпеливо и напряженно ждет немецкие самолеты, чтобы ударить, когда надо, и ни секундой позже, как сбивает самолет и радуется, по-детски радуется удаче, мы ощущаем его человеческое существо, соединившее в себе особенности характера русского солдата.

Перечитывая роман после просмотра фильма, невольно поражаешься тому, с какой точностью попадания режиссер подобрал исполнителей главных ролей в картине. Читая на страницах книги диалоги героев, слышишь и спокойный, задумчивый говор Стрельцова – Тихонова, и бархатную интонацию словно чем-то недовольного Звягинцева – Бондарчука, и то отрывистую, то плавную, но всегда ироничную и красочную речь Лопахина – Шукшина, и глуховатый, слегка надтреснутый голос усталого старшины Поприщенко – Лапикова, и неповторимое своеобразие тембра Копытовского – Буркова, и откровенную простоватость и бесхитростность рассказа Некрасова – Никулина. И дело даже не в том, что Бондарчуку удалось собрать в картине редкостных по своим дарованиям исполнителей, сколько в том, что эти яркие индивидуальности словно самой природой оказались «подогнаны» друг к другу, оттеняя и дополняя неповторимые характеры.

В начале картины Бондарчук и его единомышленники оператор Вадим Юсов и художник Феликс Ясюкевич очень просто, но впечатляюще показывают переход солдат с одного рубежа обороны на другой, фрагменты повседневной жизни хутора. Мельница, дозревающая рожь, хлопоты женщин на скотном дворе и около дома. Покой, обманчиво умиротворенное и потому несколько замедленное течение жизни… Но полк, вернее, остатки разбитого полка пришли на этот донской хутор после долгих и мучительно трудных отступлений. Пройденное навсегда врезалось в память…

Один из важных, для понимания образа Стрельцова эпизодов фильма: Звягинцев и Стрельцов, расположившись под деревом, ведут неторопливый разговор о доме. По тому, как и при каких обстоятельствах он был начат, просматривается и острая наблюдательность бывшего комбайнера, и его деликатность, и готовность к сочувствию. «Николай, вот тебе все больше сынок письма шлет, а от жены писем я что-то не примечал. Ты не вдовый?» – спрашивает Звягинцев. Бондарчук произносит свой вопрос с интонацией извинительности, – мол, трудно отвечать, не отвечай, – но и с участием, словно спрашивая: а помощь не нужна? Может, оттого, что разговор начался как бы невзначай, случайно, так откровенно открылся и Стрельцов. Разговорился, будто сбрасывая с души груз давления от грустных мыслей, а потом неожиданно осекся на полуслове, замолчал. И дальнейшие его ответы были односложные, простые, что тоже не ускользнуло от внимания Звягинцева. Вскоре он замолчал. А потом, как бы выводя приятеля из состояния задумчивости, пытаясь хоть чем-то компенсировать свою случайную неосторожность, стал со смехом рассказывать, какой ужасно ушлый народ – эти женщины, способные на самые разные и невероятные штуки. К слову, и рассказ о жене, Настасье Филипповне, подвернулся, которая, тоже, оказывается, не шибко понятливая была.

Настроение Стрельцова не осталось не замеченным и Лопахиным. Бойко, даже чересчур, он говорит Стрельцову: «Все ясно: подавленное настроение в результате нашего отступления, жара и головная боль. Пойдем, Коля, лучше искупаемся, а то ведь трогаться скоро, пойдем». И после этих слов там, на берегу реки, отпустила Николая, отпустила, отошла личная душевная боль, оказалась заслоненной общим для всех переживанием за судьбу страны, за судьбу родной земли. Стрельцову очевидно, что произошла катастрофа, размеров которой никто из солдат, да и командиров, не знает. Но вот уже идет пятый день, скоро будет Дон, а потом Сталинград, полк разбит вдребезги, а что с остальными, с армией, тоже никто не скажет. И где тот упор, о который они смогут опереться, никому не ведомо. В общем, настроение у Стрельцова действительно хуже некуда.

Укреплению подобных настроений в немалой степени способствует и старая колхозница, которую блестяще и непривычно для себя играет Ангелина Степанова. Она поначалу даже ведра и соли для варки раков не дала солдатам. В ее злых, проклинающих словах – малая, но очень много значащая частица тогдашнего отношения людей, вынужденных остаться под оккупацией, к отступающей армии. Но это после.