Читать книгу "Истощение времени, или Сведения об участии кота Тимофея в государственном перевороте. Соленый арбуз - Владимир Орлов"

Бульдозер повертел бутылку и согласился:

– Придется тащить в кармане.

Поднапрягшись, крышку закрыли, и Бульдозер защелкнул замки. Ольга позвала обедать, на столе появились ложки и миски. Обедали молча. За людей переговаривались ложки.

Кешка, промычав, попросил добавки, и два половника картофельного супа вылились в его тарелку, пронеся над столом вкусный пар.

– Здесь грязь, – неожиданно сказал Бульдозер, – а у нас там песок…

Слова эти пропустили мимо ушей, и Бульдозер спросил:

– Может, там, в России, чего кому передать?

– Письма мы пишем регулярно, – сказал Виталий.

Ели второе.

– Скоро из этой грязи все разбегутся, – задумчиво произнес Бульдозер.

– Не затем сюда ехали, – сказал Николай.

– А зачем?

– Дорог в этом крае нет. Строить надо.

Николай даже не поднял головы. Глухо стукнула о стол Кешкина ложка.

– А-а-а… – протянул Бульдозер.

Снова наступила тишина. Букварь понимал, что каждый сейчас думает об одном и том же, думает по-своему. Букварю очень хотелось узнать, как думают сейчас и Кешка, и Ольга, и Спиркин, и Виталий, и Николай, и Бульдозер.

– Ну ладно, – сказал Бульдозер и встал из-за стола. – Спасибо этому дому.

Он надел плащ и кепку, проверил лямки рюкзака.

– Значит, никто рубанка моего не видел… – Слова эти прозвучали тоскливо и жалко.

Букварь выскочил из-за стола, добежал до охотничьего домика, боком проскочил в палатку, мокрый, съежившийся, сунул Бульдозеру в руки рубанок.

– На, возьми мой. Я себе куплю.

Бульдозер стоял с рюкзаком за плечами, огромный, неуклюжий, мясистыми ручищами прижимал к себе маленький коричневый рубанок, говорил обрадованно, торопливо:

– Вот спасибо, Букварь, вот спасибо. Ты себе купишь. А то, понимаешь, обходной…

15

О Бульдозере молчали. Словно его и не было никогда.

По расчетам Букваря, Бульдозер должен был уже добраться до Абакана и теперь, наверное, болтался в Кешкином городе в ожидании поезда. Букварю казалось, что тишина тогда за столом была не нужна. Но он упорно доказывал себе, что говорить было не о чем.

Работали в Бурундучьей пади, обедать шли не спеша, и на обед уходило часа полтора.

Однажды, придя из Бурундучьей пади, они увидели у палатки Бульдозера. Бульдозер был без чемодана и рюкзака, стоял под дождем, тихий и нерешительный.

– Привет, – сказал Бульдозер.

Буркнули в ответ что-то невразумительное. Мыли под кедром дождевой водой из жестяного рукомойника сапоги, лица, руки.

– У тебя есть сигареты? – спросил Кешка.

– Есть, – обрадовался Бульдозер.

Большими, красными руками – медвежьими лапами – спрятал Бульдозер от ветра и дождя огонек спички, слабый и робкий, словно троечник на экзамене. Кешка наклонился и уткнулся сигаретой в теплые ладони Бульдозера.

– В Кошурникове не продают ковчегов? Ну хотя бы моторных лодок? – спросил Кешка.

– Нет, – пробасил Бульдозер.

– А жаль. На чем будем плавать? Скоро придется плавать…

Болтали о всякой ерунде. Молчали о том, о чем хотели говорить. Было здорово, что Бульдозер вернулся. Букварь понимал, что о том же самом думают сейчас все ребята и они тоже, как и он, взволнованы и рады. И Бульдозер взволнован и поэтому не может начать разговор, который теперь нужен всем.

– В Кошурникове Джебь помаленьку разливается, – сообщил Бульдозер.

Все представили себе зеленое Кошурниково и Джебь, узкую, грязную и ядовитую, отравленную отбросами золотого рудника, и прораба Мотовилова с его желтым мундштуком на берегу разливающейся Джеби, расстроенного и сердитого.

– Ну, ты чего? – спросил Кешка.

Бульдозер набрал воздуха и, казалось, хотел разом его выдохнуть. Но вдруг поперхнулся и нервно махнул рукой:

– Да так… ничего…

– А-а-а… – сказал Кешка.

Букварь подумал, что, будь он на месте Бульдозера, он бы, наверное, вот так же тянул время, вместо того чтобы выговорить слова: «Извините, ребята…»

– Часы у меня пропали, – сказал Бульдозер.

– Какие часы? – удивился Кешка.

– Обыкновенные – «Победа». С раскрашенным циферблатом…

– То есть как пропали?

– Как пропали! – Кешкины вопросы вызывали у Бульдозера раздражение. – Так и пропали.

– Ну, поищи, – сказал Виталий.

– А чего их искать, – промычал Бульдозер, – я их и не терял.

Он смотрел в траву насупленно и напряженно.

– Брось ты! – взвился Кешка. – Ты же знаешь, ребята здесь хорошие!

– Хорошие… – согласился Бульдозер, – а часы у меня украли.

Дернулась кедровая ветка, сбросила вниз крупные, как смородина, капли.

– Ты что? – Николай встал.

Бульдозер тоже встал. Вскочили Кешка и Спиркин, закричали, перебивая друг друга.

– Погодите, – сказал Николай. – Говори, кто?

– А я знаю? – сбычился Бульдозер. – Из вас…

Кешка подскочил к Бульдозеру:

– Гад ты последний! Ты же знаешь нас!

Теснили Бульдозера Спиркин, Букварь и Ольга. Кричали, размахивая руками, наступали на него. Пятился Бульдозер неуклюже, твердил упрямо, как испорченный патефон:

– Хорошие-то вы хорошие, а часы у меня украли.

Были все злые. Злило обманутое предчувствие хорошего, злило красное, испуганно-злое лицо Бульдозера. Тишина, столько дней подряд прятавшая напряжение, взорвалась, брызнула злобой.

Только Виталий Леонтьев сидел на пне, смотрел заинтересованно: «Ну-ну, что из этого из всего получится?»

Топтались у палатки тяжелые, намокшие, набухшие сапоги, наступали друг на друга, вдавливали в мягкую, податливую землю мятые зеленые полоски травинок. Слова звучали грубые, однообразные, перемешанные с руганью, гремели, как листы жести, повторялись, потому что других слов никто не мог сейчас вспомнить.

Кешка лез к Бульдозеру, тряс кулаком. Маленький Спиркин с красными ушами тараторил громко, глотал воздух и останавливался, затихая, не зная, о чем кричать дальше.

Бульдозер оттолкнул вдруг Спиркина, и тот, сухонький, легкий, покачнувшись, свалился к плясавшим сапогам. Кешка подскочил к Бульдозеру, но тот пригнулся, выскользнул из-под удара, толкнул потерявшего равновесие Кешку, сбил его с ног.

Букварь, а потом Николай бросились на Бульдозера, и с ними, крупными, здоровыми, он уже ничего не мог сделать. Бил кулаками справа и слева, не давал парням схватить его туловище, шею, руки. Увидел, как вскочили Кешка и Спиркин, начал отступать с ревом, делал по полшага, но сзади был шершавый ствол ели, и отступать было некуда. Ладонями, кулаками бил по воздуху, по рукам, по лицам, по плечам, неистовый, очумевший, и вдруг раздался его крик: