Читать книгу "Муля, кого ты привез? - Виктория Токарева"

«…И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…»

Я заканчиваю молитву и сижу какое-то время, закрыв лицо руками. Мне стало полегче. Я уже дышу. Я говорю себе: ну что ж делать, не умирать же теперь из-за этих денег… Заработаю, в конце концов… Все живы, никто не умер, а деньги – это бумага и время. А время все равно идет вперед, независимо от денег. Оно ведь не останавливается… Жизнь продолжается в том же ритме, в том же режиме. Просто обидно, и все. Но мало ли я получала обид? Пусть будет еще одна… А вдруг я откупилась от чего-то более страшного? От какой-нибудь беды. Надо благодарить Бога за то, что он взял деньгами…

Я почти успокоилась. Поднялась. Стала прибираться в комнате. Прежде всего привести в порядок диван. Собрала футболки, кофточки – часть на стирку, часть на выброс. В углу дивана валялся холщовый мешок, в таких на Западе продают фирменную обувь. Я пощупала мешок, в нем лежали мои выходные туфли – лакированные лодочки, я купила их в Цюрихе. Один туфель мне показался больше, вернее, выше, чем другой.

Я сунула туда руку. Вытащила. В туфле лежали деньги, те самые двадцать тысяч долларов. Значит, я их переложила, но забыла спрятать мешок. Я вспомнила, что вытащила деньги из тайника, сунула в туфель, но в эту секунду вбежал мой муж, поднял бурю в стакане воды, я все бросила и села в машину. А мешочек с туфлями остался валяться на диване. И в него никто не заглянул.

Я села без сил на диван. Радость – это тоже стресс. Я выпила стакан воды. Язык перестал быть шерстяным. В меня медленно возвращался покой.

На Мертвом море было плюс тридцать. В Москве за окном минус десять. Перепад температур с плюса на минус. Перепад состояний от потери к обретению. Надо было выстоять.

Я как будто побывала под контрастным душем и вышла из него исцеленная, загорелая, богатая, готовая для дальнейшей жизни среди елок и берез и своих замыслов, таких прекрасных, манящих и необходимых.

Обо всем понемножку

интервью

– Как долго вы строили свой дом?

– Год. Я здесь жила, работала архитектором, прорабом, снабженцем, кошельком. Это сейчас заказчик связывается с фирмой, и они все делают под ключ. А тогда, в девяностых годах, надо было все делать самой: нанимать, надзирать, доставать, преодолевать.

В нашем поселке жила вдова писателя Кремлёва, которую все звали «Фроська-Гуд-бай». Они учила английский и выучила одну фразу: «до свидания». Так вот, эта Фроська мне сказала: «Строй дом, пока молодая, потом у тебя не хватит сил». Это правда. Для стройки нужно иметь конское здоровье. Кстати, фамилия Фроськиного мужа была Кац. Он заменил ее на Кремлёв, поскольку такой псевдоним обеспечивал прохождение его книг в издательствах. Я прочитала одну из его книг. Художественной ценности она не имела, но отражала то время: сороковые годы. Какой прекрасный человеческий материал, несравнимый с сегодняшним. Но это я отвлеклась, вернемся к дому.

У меня был прораб – чуваш Боря Попов, жадный до судорог. Он завозил сомнительные стройматериалы, бывшие в употреблении: чей-то старый забор, скорее всего украденный, ржавую арматуру. Говорил всегда одну и ту же фразу: «Весь день езжу не жравши, не сравши, давай четыреста долларов». Я не понимала: за что? Все было оплачено – и материал и доставка. За что четыреста долларов? За то, что он не жравши и не сравши? Это тоже стоит денег? Боря смотрел на меня с ненавистью. Я протягивала ему доллары, чтобы не портить отношения. Рабочие со зла могли замуровать в стены куриное яйцо, и оно потом будет долго вонять, и непонятно откуда смрад.

Хорошие рабочие от Бори быстро уходили, поскольку он не доплачивал. В бригаде оставались одни алкоголики, которым было все равно. На бутылку хватало, а больше и не надо.

У меня мозги закипали от злости на Борю, но как изменить ситуацию – я не знала. Сейчас-то я уже понимаю: надо было гнать этого Борю в шею и нанять другую бригаду. Но тогда я стеснялась. Мне было неудобно лишать людей работы, а значит, заработка, вгонять себя и других в стресс.

Я – человек бесконфликтный и согласна терпеть до упора, только бы все было тихо.

В конце концов я рассталась с Борей. Это оказалось очень просто. Я просто сказала ему: «У меня кончились деньги». И Боря растворился в пространстве в ту же секунду. Истаял в воздухе. Дальнейшая судьба Бори мне неизвестна. Доходили слухи, что его избили свои же, чуваши. Восстановили справедливость.

В поселке было три дома, которые строила его бригада. Впоследствии все эти три дома хозяева разрушили, а может быть, взорвали тротилом и на этом месте поставили прочные, добротные дома.

Мой дом, как это ни странно, оказался качественным, потому что я следила, как ястреб, и не допускала никакой халтуры. Я проверяла марку цемента, толщину доски, качество работы. Это называется «личное участие». Я преодолела обстоятельства, и у меня получился мой дом – моя крепость. Дом состоялся не благодаря Боре, а вопреки. Так бывает: в плохих семьях вырастают хорошие дети.

Я вполне освоила строительную профессию и могла бы руководить стройкой. Это очень интересно: каждый день что-то новое и результат виден сразу.

– А участок, на котором вы строили, как появился?

– Это кооперативный поселок – ДСК «Советский писатель». Землю дал Сталин в пятьдесят третьем году. Практически в последний год своей жизни. Выделяли по полгектара. Сталин подкармливал творческую интеллигенцию, чтобы она не вякала против. Делить участки было запрещено, и первые владельцы, кто поделил участок на три части, были наследники поэта Павла Антокольского. Внук Антокольского Андрей продал свою треть и уехал в Америку. Это были девяностые годы – время утечки мозгов. Со страной творилось что-то непонятное, и, главное, было непонятно: что впереди.

Мне достался надел: кусочек леса, березы и елки плюс семь прекрасных сосен. Рай. Я не люблю грядки и клумбы. Я люблю дикую природу. Я с ней сливаюсь и обретаю душевный покой. На кусочке леса стояла маленькая избушка-времянка. Это мастерская дочери Антокольского, Натальи Павловны, которую все звали Кипса. В домике сохранились ее деревянные скульптуры, витал ее творческий дух. Я ничего не выбросила.

Дочка Кипсы по имени Катя полюбила мальчика Мишу, будучи пятнадцатилетней девочкой. Это оказалась долгая и большая любовь, от которой родилось трое прекрасных детей. Но… Миша оказался наркоман и втянул Катю. Когда Антокольский умер, Миша и Катя стали распродавать старинную мебель, редчайшие книги, картины-подлинники – все, что собиралось годами, десятилетиями. Наследство улетало, как дым в трубу. В жизни Кати и Миши возник мерзавец, который пользовался их болезненной зависимостью, покупал им дозы. В результате мерзавец забрал себе прекрасную четырехкомнатную квартиру в центре города, обставленную антиквариатом, а взамен купил им убогое жилище в спальном районе.

Я часто думаю о судьбе Антокольского. Вот так… Работаешь всю жизнь, копишь, собираешь для наследников, а попадется паршивая овца (Миша), и все идет под нож. Павел Григорьевич, должно быть, перевернулся в гробу от досады и горечи. Хотя как знать… Может быть, с точки зрения вечности все эти накопления не имеют никакого значения.