Читать книгу "Антрополог на Марсе - Оливер Сакс"

Несмотря на малоприятную процедуру ознакомления с предметами домашнего обихода, Верджил быстро делал успехи и к нашему с Бобом приезду уже лишь с помощью зрения различал кастрюли, тарелки, бутылки и прочую домашнюю утварь. С малоупотребительными в обиходе предметами оказалось сложнее. Когда я достал из сумки измеритель артериального давления, то, увидев его, Верджил пришел в замешательство. Но стоило ему потрогать прибор, и он тотчас узнал его. Гораздо большие трудности возникали у Верджила при виде двигающихся объектов, постоянно «меняющих» внешний вид. Он даже порой не узнавал свою собственную собаку.[118]Приводила его в смущение и чрезмерная мимика собеседника, меняющая выражение лица. Подобные трудности характерны для людей, которым вернули зрение после долговременной слепоты. Рассказывая о своем пациенте С. Б., Грегори отмечает, что тот в течение года после сделанной ему операции на глазах не различал лица людей, хотя и обрел достаточно хорошее зрение.

Нас с Бобом также заинтересовало, как Верджил воспринимает передачи по телевизору. Эми купила большой цветной телевизор, который красовался в гостиной как символ того, что Верджил начал новую жизнь — жизнь зрячего человека. Однако прежде чем включить телевизор и усадить Верджила перед ним, мы с Бобом решили показать ему для начала картинки из иллюстрированного журнала. Эксперимент закончился неудачей: Верджил не понял, что изображено на картинках. Те же трудности испытывал и С. Б., пациент Грегори. Когда ему показали цветную открытку с изображением Королевского моста на фоне строений Кембриджа, то, по словам Грегори, «С. Б. не увидел ни моста, ни реки. Я повторил опыт, показав ему другие открытки. Результат оказался таким же. У меня создалось впечатление, что С. Б. на каждой открытке видит лишь цветное пятно».

Похожий случай описал Чезелден, рассказывая о своем пациенте, подростке:

Показывая ему рисунки, выполненные красками на бумаге, мы ожидали, что спустя два месяца после проведения операции на глазах он сможет понять, что изображено на этих рисунках. Ожидания, однако, не оправдались. Он воспринял рисунки как раскрашенную бумагу. Когда мы объяснили ему, что изображают рисунки, он, проведя пальцами по листам, сконфуженно сообщил, что не ощущает ни одного из предметов, которые мы перечислили.

Определив, что Верджил потерпел неудачу с картинками из журнала, мы с Бобом все же не отказались от мысли выяснить, как он воспринимает передачи по телевизору. Я включил спортивный канал. Показывали бейсбол, игру, которую Верджил любил больше других. Сначала казалось, что он действительно смотрит матч, используя зрение, ибо принялся комментировать ход игры. Однако стоило мне выключить звук, как Верджил пришел в явное замешательство. Стало ясно, что глаза мало помогали ему, являясь лишь небольшим подспорьем для слуха. Что в действительности видел Верджил, выяснить было практически невозможно — скорее всего, беспорядочное мелькание перемещавшихся игроков (за полетом мяча ему было явно не уследить). Если он и «видел» игру, то, вероятно, лишь умозрительно, и этим он был обязан главным образом слуху.

Наконец мы заметили, что Верджил устал, а в таком состоянии, как сообщила нам Эми, он видел гораздо хуже.[119]Мы решили отправиться на прогулку, но прежде я попросил Верджила немного порисовать, предложив для начала изобразить молоток (предмет, который С. Б. нарисовал первым по просьбе Грегори). Карандаш плохо слушался Верджила, но через минуту-другую он все-таки справился с нехитрым заданием. Затем Верджил нарисовал машину (с высокой посадкой старого образца), самолет (без хвоста) и домик (каким обычно рисует его малый ребенок).

Стоял прекрасный солнечный день, и когда мы вышли на улицу, Верджил заморгал на свету. Надев солнечные очки с темно-зелеными стеклами, он пояснил нам, что пользуется очками при любом дневном свете — в них он чувствовал себя лучше, уверенней да и видел, казалось, лучше. Мы спросили его, куда он хочет пойти. «В зоопарк», — ответил Верджил, немного подумав. Он с детства любил животных, живя на ферме.

В зоопарке внимание Верджила неожиданно привлекли животные с необычной, в его восприятии, манере передвигаться. Увидев, с каким напыщенным видом вышагивает незнакомое существо, Верджил поинтересовался, что это за диковинное животное. «Эму», — ответил я и попросил его описать редкую птицу. Просьба вызвала у Верджила затруднение, и он сумел лишь сказать, что эму одного роста с его женой (которая в это время стояла вблизи животного), но передвигается по-другому. Чтобы подробнее описать птицу, ему нужно было ее потрогать, но, к сожалению, это было запрещено.

Привлек внимание Верджила и кенгуру, передвигавшийся по вольеру большими прыжками. Он сам узнал это животное по манере передвигаться, но описать его по моей просьбе тоже не смог. Мы с Бобом задались одним и тем же вопросом: что же Верджил видит в действительности? В конце концов мы пришли к заключению, что Верджил различает животных по манере передвижения или по наиболее характерной примете: кенгуру он узнал по прыжкам, жирафа — по длинной шее, зебру — по яркой полосатой окраске. Кроме того, чтобы увидеть животное, Грегу было необходимо, чтобы оно находилось неподалеку и было видно отчетливо. Так, Верджил не сумел разглядеть слонов, находившихся от нас в отдалении и сливавшихся с фоном, несмотря на наши подсказки, касавшиеся громадных размеров животных и их примечательных хоботов.

Заинтересовала Верджила и горилла. Сначала он не мог ее разглядеть, ибо она расхаживала вдали меж деревьев, но затем горилла вышла на открытое место, и Верджил, увидев ее, сказал, что она похожа на человека. Потрогать гориллу он, конечно, тоже не смог, но вполне удовлетворился ее бронзовой статуей, стоявшей чуть дальше у решетки вольера. Он долго ее ощупывал, а когда наконец оторвал от статуи руки, то просиял, бесспорно, получив ясное представление о животном, как я себе уяснил, превышающее по полноте восприятия зрительную оценку. Когда я увидел его реакцию, мне неожиданно пришло в голову, что Верджил, будучи слеп, был вполне самостоятельным человеком, способным успешно ориентироваться в окружающем мире с помощью осязания. Так стоило ли ему возвращать зрение для того, чтобы он оказался (по существу, против его желания) в несвойственном ему мире, незнакомом и чуждом?[120]