Читать книгу "Убегающий от любви - Юрий Поляков"

— Романтика? При чем тут романтика? Любовь добывается из такого же дерьма и грязи, что и деньги. Ее так же, как деньги, легко потерять. Может, когда-нибудь люди будут на кредитных карточках копить не баксы, а любовь…

— Ого! Вы не пробовали сочинять? — довольно ядовито спросил я.

— Пробовал. Даже литературную студию при МАТИ посещал. Стихи писал… концептуальные. Прочитать?

— Потом. А сейчас больше не сочиняете?

— Нет. Знаете, бизнесом, творчеством и любовью у человека ведает одна и та же часть мозга, поэтому среди хороших поэтов не бывает хороших бизнесменов. И наоборот. Кстати, влюбленный бизнесмен тоже не жилец… Вы-то бизнесом пробовали заниматься?

— Никогда.

— И не пытайтесь! Я знал одного сценариста. Он с нефтью связался, да еще втюрился в кинозвезду… Страшная история — нашли с чеченским кинжалом в сердце.

— Я, кажется, читал об этом в газетах…

— В газетах? — Он посмотрел на меня с упреком. — Вы читали, а я хоронил… Давайте все-таки выпьем!

Вино, как и следовало ожидать, оказалось замечательным. Некоторое время мы сидели молча. Я отогнул краешек накрахмаленной занавески: мелькающие столбы отмеривали проносящуюся за окнами ночь.

— Знаете, иногда хочется все бросить, спрятаться в деревне и по вечерам, слушая сверчка, написать книгу… — мечтательно произнес Павел Николаевич.

— О чем?

— О дерьме.

— Из которого все добывается?

— Да. У меня очень много сюжетов. Хотите, я подарю вам один? Настоящий! Не из газет.

— Спасибо, но у меня своих сюжетов достаточно.

— Ленивы и нелюбопытны… А потом еще на читателя жалуетесь!

— Я не жалуюсь… Читатель всегда прав. Критики — другое дело. Учитывая тематику вашей будущей книги, я могу вам дать несколько сюжетов о критиках…

— Да ладно уж… Ничего я никогда не напишу. Мне бумагу марать так же опасно, как сценаристу торговать нефтью… Слушайте, а вы когда-нибудь на заказ писали?

— Конечно. Двум маршалам мемуары сочинил. При советской власти за это неплохо платили. Не то что сейчас…

— Отлично. — Павел Николаевич от возбуждения взъерошил рукой волосы, и сединок у него обнаружилось даже больше, чем показалось мне вначале. — Я заказываю!

— Что вы заказываете? Меня?

— Не надо так шутить. Это не смешно. Вы прекрасно понимаете, что я хочу заказать. Но я не знаю, что может выйти из моего сюжета — рассказ, повесть, роман… О гонораре не беспокойтесь. Я не жадный.

— Погодите, может быть, мне ваш сюжет еще и не понравится…

— Опять привередничаете!

— Но ведь и вы заключаете не каждую сделку из тех, что вам предлагают, — возразил я.

— Ленивы, но изворотливы. Давайте лучше выпьем!

— За что?

— Теперь ваш тост.

— Тогда — за ту часть мозга, которая не может одновременно заниматься бизнесом и творчеством!

— И любовью! — добавил Павел Николаевич.

— А ваш сюжет про любовь?

— Конечно! А про что же еще?!

Он засмеялся, и на его щеках снова возникли ямочки.

2. Гаврош капитализма

— Ну, не знаю. — Я невольно улыбнулся в ответ. — Может, про первичное накопление!

— Об этом тоже можно целую книгу написать! Эпопею о гаврошах русского капитализма… О тех, кто был ничем, а стал всем!

Павел Николаевич полуприлег на диван, явно устраиваясь для обстоятельного повествования. Я подложил под спину подушку и приготовился слушать. Перестук колес напомнил мне вдруг стрекот оставленной дома пишущей машинки.

— А у вас бывает так, словно вы смотрите на себя со стороны, как на актера, играющего роль? — спросил он.

— Бывает… У психологов есть даже какой-то специальный термин для этого ощущения…

— Во-от! Вы знаете, мне долгое время казалось, что я просто играю главную роль в мыльной опере про богатых, которые плачут, смеются, жрут, трахаются и занимаются прочей жизненно важной чепухой. Мне казалось, вот сейчас закончится очередная сцена, вырубятся «юпитеры» — и костюмер заберет у меня тысячедолларовый смокинг, а бутафор отгонит в студийный гараж мой джип. Я переоденусь в потертые джинсы, свитерок и курточку из дубеющего на морозе кожзаменителя, сяду в синий троллейбус, подберу с затоптанного пола более-менее свежий билетик (чтобы в случае чего отовраться от контролера) и поеду в институтскую общагу. Там какая-нибудь старшекурсница, уже успевшая сходить замуж, родить, развестись и отправить ребенка к маме в родной Гадюкинск, нальет мне водчонки, накормит яичницей с крупно нарезанной колбасой, а затем, если соседки ушли, мы поскрипим немного на узкой казенной кровати: я буду терпеливо гоняться за оргазмом по закоулкам своего безотзывного после алкоголя тела, а она — страстно шептать в мое ухо: «Только не в меня! Только не в меня!!»

Женщины моей юности делились на вменяемых и невменяемых.

А вечером, натолкав в сумку учебники и конспекты, я побегу на Ходынку — сторожить авиационный музей под открытым небом. «А что там сторожить?» — спросите вы. Понятное дело, первый сверхзвуковой истребитель на себе не утащишь и даже отвинчивать нечего — все, что можно, уже открутили. Главная задача — не допустить превращения вертолетных кабин в сортиры, потому что стремление нагадить в любом плохо освещенном замкнутом пространстве — видовая особенность человека разумного.

За это мне полагалось сорок рублей в месяц. А еще в нехолодное время года за пятерку можно было в большой грузовой вертолет пустить бездомную парочку — покувыркаться на брезенте, постеленном поверх вороха пахнущего бензином московского сена. Плюс повышенная стипендия. Я был отличником. Почти отличником. Если сложить все вместе, то выходило совсем неплохо. А иначе иногороднему студенту в Москве не прожить.

Собственно, с этого большого грузового вертолета, оборудованного под шалаш любви, и начался мой бизнес. А поскольку большинство отечественных самцов, как и первые лимузины, могут работать только на спирте, мы с напарником стали запасаться водкой и продавать ее посетителям с ночной надбавкой. Дело процветало — мы благоустроили еще пару вертолетов и «Ил-14», а водку на поддельные талоны закупали ящиками. Охраняли нас от неприятностей — разумеется, не бесплатно — милиционеры из соседнего отделения. Начальник музея, отставной авиационный руководитель, брал с нас натуральный налог девочками и помалкивал… Замечательное, романтическое время, когда разбогатеть можно было так же неожиданно и легко, как подцепить триппер. Это, кстати, с начальником музея вскоре и произошло. Нет, он не разбогател. Разбогател я!

Не улыбайтесь! Я знал людей, которые становились миллионерами за несколько месяцев, а в конце года уже беседовали о вечности с могильными червями. Главное — уметь урвать свою сосиску у рассеянного и вечно пьяного дяди Вани… Если Америка — это дядюшка Сэм, то Россия — дядя Ваня… Но украсть — только начало, надо еще уметь делиться. Так делиться, чтобы самый большой кусок сосиски доставался все-таки тебе! Мой напарник делиться не умел — и его давно уже нет в живых.