Читать книгу "Дневники баскетболиста - Джим Кэррол"

Мы уставились друг на друга в полнейшем изумлении. Эти пидоры торговали ПЕТАРДАМИ.

Оклемавшись от такого глупейшего приключения, мы снова почесали по улицам в надежде найти Джона Тома или, на худой конец, бильярдную, где он известен как первоклассный делец южных кварталов Гранд-стрит. В итоге, мы случайно наткнулись на эту забегаловку. Обшарпанное заведение из самых дешевых, всего восемь столиков, тусклое освещение, и опять мне стало казаться, что в глубине спрятана куча опиумных кальянов. Джона Тома в эту минуту там не было, но хозяин, неприветливо посматривая на нас из-за пузырька с кодеиновым сиропом, объявил, что он вот-вот вернется. Джим кинулся в туалет и отхаркнул пятую порцию итальянского мороженого, единственную нашу с ним сегодня пищу. Я раскрутил нескольких придурков на девятку (не очень умный ход, судя по кислым взглядам, которые стали на меня бросать), как, наконец, вошел Том. Рой торчащих азиатов оживился, подбежал к нему и сообщил нам, что у него точно есть. Сперва он обговорил продажу своих упаковок с постоянной клиентурой, после засек Мэнкоула, важно приблизился узнать, чего мы хотим. Джимми всучил ему свои семьдесят пять баксов, распихал по карманам двадцать пять фасовок под разного рода охи-ахи любопытствующих. Мне досталось три штуки, за девятку мне дали третью фасовку. Через пять минут мы были в метро и неслись в «Штабы». Мгновенно приготовили, откинулись на стены с осыпающейся побелкой, готовые погрузиться в нереальный мир и забыть о дурацких драмах в стиле Джорджа Скотта[29]. Не дай Бог, что Мэнкоулу не доведется пережить подобное и завтра, но сейчас мы там, где до этого всего далеко.

Через десять минут стукнет ровно четверо суток, как я валяюсь в «Штабах» на вшивом матрасе. Не ел ничего, кроме трех морковок и двух изюмно-ореховых шоколадок «Нестле», обе руки зудят как суки, их покрывают запекшиеся сгустки крови. Сбоку от меня отмокают два моих баяна в подкрашенной кровью водичке в пластиковом стаканчике на растрескавшемся линолеуме — их пользовали, похоже, все больные гепатитом верхнего Манхэттена. Полностью разбит, содержимое крохотных целлофановых мешочков подчистую выскреб вмазать или занюхнуть. Четыре дня я умирал и возвращался к жизни, затем (денег больше нет) сотни снов и рождающихся теорий, приступы прилипчивой ностальгии (я, должно быть, подхватил эту фигню, прогуливаясь днем по 5-й Авеню), по меньшей мере, тысячи глюков, некоторые я до сих пор не уяснил своей башкой. Однажды мне привиделось, что я в зоопарке за ограждением, где после каменного спуска открывается пруд с крокодилами. В какой-то миг мне показалось, что на меня нападают. Около десятка зеленых тварей выползли на поверхность и поднимаются по склону, прямо ко мне. И вот, когда я вжался в забор, они, вместо того чтобы кинуться на меня, медленно раздвинули жуткие челюсти и гаркнули: «Попкорн!» Сразу подскочил невысокий смотритель зоопарк и высыпал в воду несколько мешков попкорна. Я прошмыгнул через дырку, неожиданно образовавшуюся в заборе.

Сил не осталось, постоянно потягиваю апельсиновый сок ради витамина С, пытаясь смочить пересохшее горло. В первый раз сполз с постели, даже не пробуя принять человеческую осанку. Вспоминаю нашу беседу с Брайаном:

— Не замечал, как джанки в приходе принимает позу эмбриона?

— Так оно и есть, чувак. Возвращение в материнскую утробу.

Встал на ноги и рухнул в сломанное кресло. Вбегает Джонни Дэнтон, тормошит меня: «Чуваки, кому мы на днях впарили поддельную кислоту, собираются бить нам ебало, если мы не вернем им баксы». «Передай им, я их ненавижу», — говорю я. Он уходит. Рассеяно смотрю в зеркало. Я прозрачный, будто капля хлебного спирта. Вот бы сейчас улыбнуться хоть тенью бодрой улыбки. Чувствую, как от проникающего сквозь окно света болят глаза, словно облиты жгучим маринадом. И что это значит? На улице теплый июньский денек, у многих, наверное, выпускной. Вижу из окна Клойстерс и его бесчисленные предметы средневекового искусства. Надо подняться и пойти проблеваться. Я хотел бы стать чистым.