Читать книгу "Сперматозоиды - Наталья Рубанова"

Все чаще является к ней Хатшепсут в образе рыси (3D Max:[155]нет ничего проще), все чаще касается острой груди мохнатой своею лапой, разрывая ее — нежную, гордую — на части: кровь Саны, заливающая пластиковый макет Джесер джесеру,[156]кажется голубой. Губы фараонши, слизывающие ее — универсальный, между прочим, культуроформирующий символ, встреваю я, — застывают в идеальной фотошоповской полуулыбке. Сана преклоняет колени и, размазывая по блюду трепещущую свою плоть, спрашивает: «Знаешь, почему я иду туда?» — «Пойдешь из-за него, вернешься из-за себя», — отвечает Хатшепсут, щелкая пультом: она находит, что нет ничего забавней новостей Первого канала. «Нет-нет, не только…» — пытается покачать головой Сана, но все попытки тщетны: головы нет, как нет и самого тела. «В Царстве Мертвых хочешь остаться? Сейчас акция пирамидальная» — «Mersi-те, — отказывается Сана. — Теорема еще не доказана, я не разбилась и не воскресла, а значит…» — «Т-п-р-р-р!» — Хатшепсут прижимает к воображаемым губам Саны указательный палец с перстнем в форме черепа: голос у фараонши низкий, мягкий — голос сытой рыси, не обрушивающейся на свою жертву лишь потому, что не голодна. «Я дам тебе силу, — обращаясь в мумию, она кладет Сану на лопатки и произносит голосом П.: — Любофь — ваалшебная страна, ja-ja! Выйдешь за меня?» — «Сначала я выйду на край света…» — дергается Сана и просыпается от кряхтения водителя: «…да ёп-перный же театр-р-р, застряли, нах!» — «А ты лучше скажи «р-р-рядеет облаков летучая гр-р-р-ряда»: слабо?» — неприятный такой тенорок пьяненький.

Сзади.

Пло-хиш, выстукивают «дворники», Пло-хиш — stop-машина: от городка N до бывшей казачьей станицы, где ждет Сану шаман, не более получаса, обрыв — материи, конечно, не существует, лучше гор, разумеется, только горы, приехали.

Позже, в палатке, когда она лениво стряхнет с себя чьи-то руки, перед глазами замелькают лица: от них-то и нужно избавиться, вымести из памяти каждого, каждую — и снова: каждого… Нет-нет, нелепо в ее положении тратить на перепросмотр[157]годы: может быть, когда-нибудь… пока же на все про все только ночь.

О, как их много — имен, звуков, потайных запахов… М и Ж, любимые ею и влюбленные в нее, нужные и ненужные, красивые и не, талантливые и заурядные, эгоистичные и ранимые… М и Ж, склоняющиеся над ней, рвущие ее на части, приклеивающие к себе и от себя же отталкивающие: WC-отношений, колумбарий чувств, паноптикум — нет, собственно, ничего банальней.

Рассвет застает врасплох — что она делает здесь, что ей нужно? Как занесло ее к чужим этим людям?.. Неужто перспективка провести отпуск в душной Москве оказалась настолько пугающей?.. Провести отпуск в душной Москве, одной, без П. — всегда одной, всегда без П.: невозможно, невыносимо, немыслимо… Зачем их вообще столкнули, почему они не могут расстаться?.. Почему репетиция казни — о, как сверкает, как манит к себе гильотина, как ослепительна она в лучах солнца… — никогда не завершается казнью реальной?.. Пугает ли Сану, впрочем, что-либо на самом деле?.. Возьмет ли она из рук П. еще одну контрамарку, примет ли приглашение?.. Какой вид экзекуции выберет? Неужто опять, в который раз, согласится?.. Что ей милей — повешение, расстрел, отравление, четвертование?..

Забей, Сана, забей: после съемок П. собирается провести какое-то время с family (с наседкой и выводком, уточняю я) — о, сколь неряшливы его фразы, сколь часто произносит он то, о чем следовало б молчать уже потому, что от тебя (что, кстати, в тебе такого? говорю я Плохишу, ты предсказуем, но Сана не верит) бегут в горы!

Остаться в живых — или разбиться, шепчет, как в бреду, она, срастить — или вытравить… А может, П. — никакое не «солнышко», а банальный триппер?.. Сана не слышит.

Она выбирается из палатки и осматривается — голова слегка кружится, — делает шаг, оступается и, еле слышно ойкнув, садится на землю, а потом, обхватив колени руками, начинает раскачиваться. Неужто все эти облака и горы — не заставка компьютерной игры, не фоновый рисунок «рабочего стола»? Гуляя по окрестностям, Сана понимает, что давным-давно, быть может, с юности, не была так счастлива, НО: чем быстрей отделяется она от прежнего своего «я», тем стремительней приближается к «я» П. Каменное море золотого сечения, шепчет Сана и, усмехаясь, опускает глаза: море у 618-го кэ-мэ — не на земной карте, так на небесной: one way ticket, жизнь как чудо, И ЭТО ПРОЙДЕТ; как чудо постмодернизма, встреваю я, но Сана снова не слышит, к тому же, в отличие от меня, никуда не торопится. Растечься, раствориться, мечтает она, стать глиной, камнем, да чем угодно, лишь бы онемечить внутренний голос, лишь бы перестать бояться и жалеть себя (а ведь все — тоска какая! — только и делают, что боятся да жалеют себя!): лишь бы не думать о том, кого искала душа твоя и не нашла, плоско стебусь я, но, понимая, что, возможно, перегнула палку, стираю свою тень Delet’ом и отпускаю Сану — черт с ней — на все четыре: а не пошли бы вы со своей «безусловной»...

В тумане, обнимающем волшебный лес, сбиться с пути легко — бояться, впрочем, бессмысленно: шаман тропы знает. Идут долго: рюкзак оттягивает плечи, но Сане все равно — ей нужно всего лишь (лишь?) освободиться, только (только?) принять себя.

Чернота ночи наслаивается на молочную дымку тумана: лес дышит, лес звенит, лес будто бы спрашивает о чем-то — ото всего этого хочется кричать, плакать и смеяться одновременно, но больше всего почему-то хочется, чтобы ночь превратилась в знак бесконечности. Зачем? Кто бы знал! «Ты должна понять, почему здесь оказалась», — говорит вдруг шаман, и Сана, теряющаяся поначалу от его взгляда, находит силы не отвернуться. «Пей», — подавая вино, он обнимает ее за плечи — маг? колдун? волшебник? — а вот уже меняет цвет костра: из сине-красных языки пламени превращаются сначала в голубые, а потом в зеленые. «Шаман-шаман, неужто ты на самом деле позвал меня, неужто поверил, что и впрямь смогу?..» — едва забравшись в палатку, Сана засыпает. Мумия Хатшепсут — саспенс покруче хичкоковского, потому-то и бежит Сана туда, где скалы кажутся имитацией того самого материала, из которого высек нерадивый мастер сердце Плохиша.

А ног-то будто и нет вовсе, да и что такое ноги? Так, выдумка… Вот пот — пот не выдумка, пот льет градом; куртка покрывается темными пятнами, дарёный браслет из скрученных нитей с тремя камешками — что было, что есть, что будет, ха, — становится мокрым: переведешь ли через перевал, обманешь ли?..

Иногда Сана застывает не столько от бессилия, сколько от парализующего волю «клипа»: снежные вершины, скалы, ручьи, рододендроны и невероятно душистая — внизу такой нет и быть не может — сирень… Открывая ставенки заколоченной некогда Анахаты (как же болезненно они, израненные, скрипят!), Сана видит, как белый световой поток заполняет ауру, как смешивается ее энергия с энергий Места Силы и как образуют они странные игольчатые узоры, похожие чем-то на стебли розмарина.