Читать книгу "Околоноля - Натан Дубовицкий"

Липы вековые из Германии контрабасом вывез, не поверишь. На Унтер-ден-линден таких нет, в Баден-Бадене и то отстой по сравнению с моими. Но тут уже всё один к одному, по-настоящему.

— А за сколько он Лунино загнал?

— За сто долларов, Егор, не поверишь, бля.

— Да ладно.

— Вот те крест. Он же при старом режиме выдвинулся, айкью[26]минус двадцать, долларов этих не видел никогда, бизнесмен этот лапотный. Он бы и за пятьдесят продал, и за пять. У тех просто бумажек меньшего номинала не было. Теперь батрачит у меня на плантациях крыжовника. Не лох даже, а так, лошарик, каких на вокзалах цыгане разводят.

37

Примчалась, наконец, призванная из города скорая. Егора раздели, бинты сняли. Оказалось — на правой руке нет мизинца и безымянного, на левой всех пальцев. Из ушей, хоть и обшарили тщательно голову и даже для очистки совести туловище и пах, нашлось только одно. Там же, где, по идее, должно было торчать и слушать второе, пряталась под грязным пластырем гнилая дыра. Спина была в порезах, живот и грудь в ожогах. На венах в нескольких местах следы уколов.

— Ну ты как Сталинград, места живого нет, ну площадь Минутка, — присвистывал Рыжик. — Кто ж тебя так? Где ж ты? Я слыхал, ты в «чёрной книге» большой человек. Это у вас разборки что ли такие? Это с кем же? За сколько ж денег так?

Он тут же нанял весь экипаж неотложки на неделю вперёд вместе с железом. Дважды за ночь посылал водителя скорой в город за медикаментами, а своего — в областной центр. К вечеру следующего дня большая гостевая спальня была оборудована как новейшая больничная палата и набита сиделками и двумя консилиумами губернских светил медицины. Академики из москвы были уже в пути.

Проснувшиеся поутру рыжиковы жена и дети перепугались приведённого отцом из леса перевязанного привидения, но до вечера попривыкли и начали дружить. Егор спал, ел и принимал безропотно врачебную помощь. Он был мёртв, но виду не подавал, чтоб не пугать детей и не расстраивать профессоров. На третий день начал местами оживать, хотя чувствовал себя неловко, как только что постриженная собака. Вошёл Рыжик, положил на тумбочку при кровати шоколадку и гаджет. «Вот в твоих джинсах нашёл». Твиксом Егор пренебрёг, а гаджет оказался неведомым прибором, вроде айпода, с одной только кнопкой. Приноровившись уже обходиться тремя пальцами, Егор включил загадочную аппаратурку. На свет дисплея медленно выползло и поволокло снизу вверх красные свои буквы длинное сообщение:

«Возможно, друг, у Вас шок. И Вы не помните, что произошло. Такое бывает. Память блокируется, чтобы скрыть неприятное. Не выпускать наружу стыд и ужас. Но Вы должны знать правду, друг. Вам отстреливали палец за пальцем. Вы визжали и плакали. Вас резали и жгли. Когда Вы теряли сознание, приводили в чувство. И снова испытывали. И Вы снова орали и выли, и лизали мне ботинки. Где гордость, где достоинство? Вы опозорились сами, друг, и опозорили братство чёрной книги. Они узнают правду. Уже знают. Вам вводили особые препараты. Некоторые доставляли невыносимую боль, некоторые невыносимый страх. Или холод. О, химия! Химия и жизнь! Ввели Вам и сыворотку откровенности. Вы рассказали самые постыдные эпизоды и детали Вашей жизни. Вы такое наговорили о людях, которых знаете! Хотел отстрелить Вам всё, сами знаете что, но решил, что хуже будет Вам, если Вы останетесь мужиком. Чтобы о Плаксе не забыли. И о её позоре. И чтобы хотели её дальше. Так веселее. Думали Вас трахнуть мои охранники, но Вы уже были обработаны ножом и паяльником — побрезговали. Везёт же Вам! Везёт! Три пальца на правой руке оставили. Пользуйтесь и помните добро. Если потренироваться, трёх пальцев хватит для стрельбы из пистолета. Убейте меня, друг, или убейтесь сами. Или живите так, если сможете, теперь, когда знаете, как Вас поимели. Какое Вы чмо, зафиксировано на видео. Смонтирую — получите. Посмотрите, много нового узнаете о себе. Фильм с Вашим участием пойдёт в прокат по закрытым клубам. Так что Вы без пяти минут знаменитость. Будьте здоровы (шутка)». Приборчик вырубился и включить его снова никогда не удалось. Он был, видно, нарочно одноразовый. Автор сообщения цели своей достиг — всё вспомнилось.

38

В аэропорту Караглы рейсовая затюканная тушка приземлилась между рядами бывалых вояк, фронтовых сушек и мигов, командирских яков, бравых инвалидов, израненных и проржавевших ещё в Анголе и Афгане, но вновь призванных в строй, по-стариковски храбрящихся и из последних сил, которых едва хватало уже даже на домашнюю войну, бомбящих города и горы нерусской России. Пахли они не по-фронтовому, а по-стариковски тоже, как бабушкины керосинки, жжёным керосином, летними сумерками, грустным уютом последних лет и дней обветшавшей империи.

Нереально спокойный таксист, похожий на Аль Пачино, отвёз приезжего на центральную площадь, где среди нереально спокойных людей, успокоенных до отупения ежедневными зрелищами взрывов, ошмётков человечины на рекламных щитах, демонстративной пальбы средь бела дня по федеральным конторщикам, крадущимся пообедать в кафе «Макшашлык», по детям милиционеров и просто любым детям, среди этих беспечных граждан в странном городе, на треть разрушенном, на треть ветхосоветском, на треть новоарабском, Егор сразу почувствовал себя, как ёжик в западне. Стало так тревожно, что захотелось помолиться. Кругом высились, достраиваясь, минареты полудействующих мечетей. Молиться хотелось так, что хоть в мечеть, но припомнив, что там надо разуваться (а разуваться было лень), Егор несколько расслабился. Ползать на коленях, по крайней мере, расхотелось. Однако, и звонить Струцкому не спешил. Надумал поесть, чтобы успокоиться. Зашёл в «Макшашлык», местный быстропит, борзо торгующий кебабами и кутабами. Плиточный пол, стены в пластмассовом золоте и плёночных зеркалах, относительно чисто, но несколько липко, дымно и туго с салфетками и зубочистками. Народу полно, но места свободные имелись. Продавцы были проворные и в то же время страшно гордые и надменные. Смотрели с презрением, сдачи не давали. Шашлык, однако, вертели и выкладывали на бумажные тарелки исправно. Народ был большей частью похож на Аль Пачино, хотя попадались и лица славянской национальности. Военных почти не было, но вооружены были весьма многие. Выражения лиц проступали разнонаправленные. Видна была сейчас готовность брататься, но в то же время и пристрелить по-братски желание тоже как бы ощущалось.

Вкуснейшим фальшивым боржомом запивая шашлык, Егор заметил среди молчаливой компании пулемётчиков в штатском либерал-бомбиста Крысавина.

— Егор, ты как здесь? — заорал через весь зал Крысавин.

— Поохотиться залетел, — откликнулся, не вставая с места, Егор. — А ты как? Здорово.

— Здравствуй. А я вот на день всего приехал, взрывчатки прикупить. Тут ребята хорошую взрывчатку продают, — он указал на компаньонов. — Почти чистую. А в Москве брать, сам знаешь, разбодяжат так, что процентов на семьдесят мыло или пластилин, или оконная замазка. От взрыва только копоть и вонь, а толку зироу. А берут в два раза дороже. Поэтому я здесь затариваюсь, не ближний свет и стрёмно, зато товар настоящий, — вопил поверх голов Крысавин. Никто не обращал на него ни малейшего внимания. Его компания молчала, как бы говоря тихими лицами: «Ну, ничего, может, и перехвалил, но если по-честному, наша взрывчатка и правда лучше. Тут так, ничего не скажешь. Что есть, то есть».