Читать книгу "Случайно - Али Смит"

— Ну да, — отвечает Магнус. — Только правильно не «грех», а «игрек».

Он чувствует непроизвольное раздражение оттого, что она знает так много о том, что знает он. А еще подсмеиваться над чем-то, а он не совсем понимает, над чем и как это у нее выходит.

Но он лишь слегка шевелится, поудобнее устраиваясь в ее объятиях, вдыхая запах церковной плесени, по крыше барабанит дождь, его голова покоится на старой, засаленной подушечке для колен, над головой — если смотреть влево, за плечо Амбер, — причудливые изломы труб небольшого органа, на стене, каждая в своем кармашке, грубо вырезанные из картона цифры верх ногами, номера псалмов, исполнявшихся на службе, что была (или будет?) проведена Бог знает когда — в прошлом или будущем, может так, а может эдак, кто знает? 7. 123. 43. 208. Интересно, что это за гимны. После их с Амбер «завтраков», «обедов» и «полдников» в старой церкви он уже знает, что тот, кто там опредляет номера псалмов, кладет аккуратные наборы цифр — единиц, двоек, троек, четверок, пятерок, шестерок, семерок, восьмерок, девяток и нулей под выступ передней скамьи. Ему знаком вкус и запах церкви снаружи и изнутри, бурый оттенок старых сидений, белизна стен, темно-коричневого дерева кафедра с белым орнаментом. За последние недели он тайно, бессчетное количество раз, читал таблички на стенах, укрепленные в память почивших священников. Теперь он знает, зачем люди ходят в церковь. Ответ слишком прост, но что поделаешь. Иначе чему равен О?

— Знаешь, пожалуй, мне больше нравится, когда ты мрачный, — произносит Амбер. — Ты не можешь набросить на лицо эту свою «тень»?

Магнус понятия не имеет, что она имеет в виду, но согласно кивает и утыкается лицом ей в плечо, продолжая в уме свои подсчеты. О = добавленное целое, то есть 0 = а = а. К примеру, 0+1 = 1, и это все, что необходимо знать о нуле, т. е. не о его значении или о нем как величине, но о том, что он подчиняется неким определенным правилам.

Он чувствует, как Амбер, лежа под ним, заворочалась, заскучав без движения. Вот она начинает двигаться, ритмично, пробуждая его от мыслей. Он взглянул ей в глаза. Он чувствует нарастающее возбуждение. Член наливается силой. Еще минута, и они снова задышат в едином ритме, издавая все тот же неизбывный звук, вдох-выдох, звук, о котором он до сих пор не знал главного — это то самое слово, повторяемое на последнем дыхании, бесконечно: и… и… и…

…самой обычной норфолкской ночи Майкл вдруг садится в постели. Ева спит. В окружающем мире все тихо-тихо, всё замерло, на вид «всё как всегда», скучно и до отвращения прозаично — в точности так же, как во все прошлые ночи. Но в мире явно произошло что-то странное, вкравшись с уверенностью и бархатистым высокомерием кошки. Произошла перемена, вот что. Сложился цельный ритмический рисунок. Да — сначала строки ab-ab, затем, таким же образом cd-cd, за ними ef, gg… Он ведь преподавал как раз эту науку, поэтому сразу врубился — словно настроился на привычную волну: мир Майкла обрел структуру сонета (-ов).

С высокомерием кошки и прочее бессильно в описании того, что произошло на самом деле. Словно штангой по башке. Словно сквозным в грудь. И старательные хирурги оперируют его бессознательное будто вскрытую грудную клетку. Его сердце — распустившийся цветок, с изумительной красоты лепестками, бьется словно божественные часы. Потрясение, горячка, Поэзия заживо содрали с него кожу, а потом наградили цельнометаллической оболочкой, а заодно новой личностью и шестью новыми чувствами, и новым языком, который умел выражаться исключительно пентаметром, и понятиями, согласно которым все это — сплошь поэзия да символы:

Прошлась по комнате и саду Амбер босиком, И мир стал только что написанным стихом.

Амбер — это такой уникальный фиксатор. Амбер сохраняла вещи, которым не суждена долгая жизнь. Амбер давала давно похороненным вещам шанс на вечное существование. Дарила преходящим мелочам — историю. Амбер хорошо бы носить с собой наподобие амулета. Янтарь все-таки. Цыгане делали свои «магические кристаллы» из янтаря. Рыбаки бороздили океаны, имея при себе лишь сеть для сбора янтаря. (Амбер в коридоре

Прошла мимо Майкла, словно он — неви

Димка, ничто, его не существует.)

Греки и римляне верили, что янтарь

Это застывшая моча рыси. Сияя,

Она твердела и обретала красоту под гнетом

Солнца и времени. И так звериная моча

Обожествлялась!

Похожи ль очи Амбер на светила?

Как передержка или фото (видео) эффект

У Ли Миллера / Майна Рэя.[37]

Он начинал мерцать от одного лишь взгляда,

Он загорался, как светляк во тьме, а после,

Как сгусток разноцветных фейерверков,

Все повторяя это имя после «я люблю». Так Майкл выражал восторг в слепящих всплесках,

Ужимках диких — но напрасно, ведь она

Сама была столь яркой, что напрочь затмевала

Любой источник света поскромнее.

Она есть свет. Плывя по миру, Амбер

Его воспламеняла и лепила как хотела,

А без нее все разом потускнело.

Но быть сонетам однобокими не должно. В них непременно спрятан диалог. А он смекнул, Что нет ответа. Ни от кого. Ведь он упорно Себя лишь убеждал и спорил лишь с собою; Взглянул он на семью — свою/чужую — и словно с башни Вид: поблекшее бесцветное ничто, потом он сел В машину и созерцал пустую пашню, Сырую, неприглядную — как сам он, впрочем; на жаре Стал наблюдать, как пашня подсыхает. Дурак он, как на грех.

Он сердцем помнил наклон ее головки, руки, смех. Он понял: никогда ему ее не трахнуть. Он понял: никогда ему ее не трахнуть. Он был пошлейшим скучным обывателем. Под солнцем обернулся он стеклом — и треснул, на тебе.

Разбит на миллион осколков он. И невозможно, нет, обратно не Собрать. Фасад, и стены, и разбитых звон Частей, руины, в общем, иль окно разбитое В стене: его захлопнули — и вдребезги, в осколки, Что ссыпались на камни вниз, став наказанием Для ног босых иль знаком для всех прочих. М-м, вот как: на куски разорван человек. На четкие фрагменты, сердце, клочья кожи, и… Переборщил? Нисколько, нет. Не стоит забывать, Мозаика есть смесь. Ее частицы есть ничто, Пока игрок не прикоснется к ним, чтобы собрать… Как — в целое? Иль вместе? Воедино? Сказано: (влюбленным в цельности души отказано).

С высокомерием кошки моча повсюду В семье чужой

Нет цельности души. Обманчиво открытым похороненным вещам отказано.

Старательные цыгане сидели

В его машине

Как символы.

От амулета твердел его восторг. На пашню, одного опустошенную руины цветка