Читать книгу "Как ограбить швейцарский банк - Андреа Фациоли"

И вот теперь у нас больше никаких зацепок. Дом вычистили так, что там словно никто и не жил уже много недель. Мы подобрались близко. Но, осмотрев жилище, как я говорил вам, я прекратил поиски.

Прав Жан: нам ничего не остается, кроме ограбления.

Сейчас сентябрь. Поэтому, по сведениям Жана, «Юнкер» сменил пароли Коллера, те, что он использует для доступа к информации о своих клиентах.

Недаром я пишу вам из Цюриха, где каждый день с утра до вечера занят наблюдением за личным кабинетом Коллера. Мини-видеокамера, спрятанная Жаном, работает. Мне удается видеть все, что он пишет на компьютере. Когда мы узнаем пароль, на сцену опять должна будет выйти Виола, устроив очередное представление, чтобы убрать видеокамеру из кабинета. Все это стоит кучу денег Форстеру. Он, кстати, звонил вчера Жану и сказал ему поторопиться. Но что мы можем сделать?

Анна и Филиппо Корти, друзья Жана, относятся к нашему делу как к необычной форме досуга, они не понимают, что всё всерьез. С Франческой мы об этом не говорим, но я знаю, что она обеспокоена. Я стараюсь не впасть в одержимость, не замыкаться на мысли об ограблении.

Я по своей воле согласился помогать Жану.

Странное сейчас у меня время. Только представьте, вчера мне даже приснился сон, никогда со мной такого не бывает! Там были нелепые образы, как в фильме, но персонажи мне не знакомы. Девушка из Западной Европы: она снова приезжает в какую-то азиатскую страну после многолетнего отсутствия. Вдруг вижу ее девочкой, в традиционной одежде, она смотрит на меня в упор и исполняет что-то вроде национального танца. Потом она опять превращается во взрослую девушку, но ей любопытно повидать места, где она жила когда-то вместе с отцом-дипломатом. Но кто эта девушка? И откуда я знал про отца-дипломата? И, главное, какая связь между этим глупым сном и моей жизнью?

Контини добавил еще пару строк к письму, потом поставил под ним свою подпись и написал адрес на конверте. Он сидел посреди комнаты, которую снял в доме по соседству с домом Коллера. Комната была пустая, вся обстановка состояла из складного стула и столика для пикника. На столике находились листы бумаги, ручки, пустая бутылка из-под пива и экран, где отображался письменный стол Коллера.

Контини встал. Было пять пополудни. Коллер должен был вскоре прийти домой, и значит, следовало начинать наблюдение.

Но прежде он хотел отправить письмо.

Уже много лет Контини писал эти письма, раз в месяц, а порой и чаще. Ни Франческа, ни его друзья не знали имени адресата. Если самого Контини спрашивали об этом напрямую, он уходил от ответа. В конце концов друзья стали называть эти послания «письмами в никуда».

Цюрих в те дни представал в вариациях серого на сером фоне, с серыми траекториями перемещения из одной части города в другую. Контини надел плащ, нахлобучил шляпу и вышел под дождь искать желтизну почтового ящика.

– Не делать этого никогда после десяти утра и до четырех пополудни.

– Не делать чего?

– Не пересаживать только что проросшее растение, – объяснил Сальвиати, снимая кепку, чтобы вытереть пот со лба.

– А почему? – спросила Франческа.

– Потому что так уж повелось.

– А-а.

– Не должно быть ветра, и лучше, если небо серое.

Франческа подняла глаза. Проходили большие тучи. В самом деле, небо было почти полностью закрыто облаками. После череды солнечных дней с севера подбирались дождевые потоки. Она посмотрела на Сальвиати, который пытался спасти, что возможно, в саду своего съемного дома на Монте-Ченери. – Однако место ты выбрал недурное, – сказала она ему. – Если не считать того, что мы вдалеке от цивилизованного мира, тут в общем-то можно было бы жить.

По краям сада, где было немного скального камня, Сальвиати разбил клумбу из пионов и колокольчиков. Стену дома он окаймил лавандой и теперь досаживал несколько цветков герани.

– Земля здесь неважная, – проворчал он, распутывая клубок корней.

– А почему?

– Слишком щелочная. Вон те гортензии были здесь еще до того, как я снял дом, и они слишком розовые.

– Понятно.

– И листья бледные, не хватает железа. Но, надеюсь, герань сможет выжить. Я внес довольно много материнского грунта…

– Материнского грунта?

– Да, видишь? – Сальвиати показал на открытый мешок, что лежал рядом. – Это грунт, который был в горшках с геранью. Когда цветки пересаживаешь, их надо обложить родной землей. Тогда растение не будет скучать.

Франческа улыбнулась:

– Ты меня морочишь.

– Нет, я серьезно.

Франческа сидела на облупленном железном стуле. Дом был современный, но все вокруг, от орешника до лужайки с густой травой, отдавало стариной, временем, которое не проходит никогда. Сальвиати добавил красок кустам, обрезал ветви орешника и поправил изгородь в глубине сада. Франческа задалась вопросом, как можно любить столь непохожие вещи, как ограбления и садоводство. Она задала этот вопрос и Сальвиати. Он сильно удивился.

– Я не люблю ограблений! Кто тебе сказал, что я их люблю?

– Ну, в общем, как бы это сказать, ты разве не вор?

– Больше нет. А к тому же садоводство не так уж отличается от прочих занятий. Нужны усердие, терпение, чувство риска.

– Чувство риска?

Сальвиати сделал рукой круговой жест:

– В этом саду без него не обойтись!

Франческа засмеялась, качая головой. Она начинала догадываться, почему Контини и Сальвиати так хорошо понимали друг друга. Она с удовольствием вдыхала свежий воздух, пока Сальвиати поливал растения. Со своей смуглой кожей и непокорными волосами Франческа могла бы быть любительницей природы. Но она чувствовала себя горожанкой: ей нравились встречи, нравилось шлифоваться о других людей – этого деревня предложить не может.

Контини слеплен из другого теста, подумала она. Да и Сальвиати. Спросила себя: как это у меня всегда выходит, что я сближаюсь с людьми, чьи вкусы напрочь не совпадают с моими? Но в сущности, не это ли настоящая возможность шлифоваться друг о друга?

Сальвиати принял душ, надел старые джинсы и флисовую фуфайку. Потом зажег огонь в камине.

– Уже сентябрь, становится прохладно.

Они выпили аперитив. Франческе было хорошо со старым вором. Он принадлежал к тем немногим людям, которым удавалось понять ее, когда она говорила о Контини. Люди считали ее сумасшедшей, но Франческа нашла в Контини опору, определенность, без которых она больше не могла обойтись. Хотя, естественно, он оставался чокнутым, молчаливым, ершистым, набитым маниями сыщиком.

– Что скажешь? – спросил Сальвиати. – Сходим куда-нибудь поесть?

– А у тебя тут разве нет кухни?

– Я не запасся продуктами.