Читать книгу "Смутное время. Марина Мнишек - Нина Молева"

— Какой возок! Такому наезднику всякий позавидует: будто родился в седле. Маленький, сухонький — коню не в тяжесть.

В 1600 году ожидали великое посольство из Польши, чтобы на несколько лет заключить мир и начать жить в дружбе с новым царем Борисом, а также принести ему поздравления и подарки.

Итак, 6 октября посольство прибыло в Москву с большим великолепием и было встречено всеми дворянами, одетыми в самые драгоценные платья, а кони увешаны были у них золотыми цепями. И посольство разместили в приготовленном для них дворе, отлично снабженном всем необходимым, и оно состояло из девятисот трех человек, имевших две тысячи отличных лошадей, как нельзя лучше убранных, и множество повозок.

16 ноября посол получил первую аудиенцию и передал царю подарки: четыре венгерских или турецких лошади, которых, невзирая на то, что ноги их были спутаны, нелегко было привести, и они были весьма богато убраны; кроме того, небольшая весьма искусно сделанная карета на четырех серебряных колонках, много кубков и других вещей. Передав царю свою грамоту и подарки… затем посол остался у царя обедать.

Исаак Масса. «Краткое известие о Московии в начале XVII в.»

Потянуло весной над Вишневцом. Еще зелени нет. Почки чернеют. А на «рабаках» — цветочных грядках у дворца ландыши проклевываются. То там, то тут стрелки выскакивают. Воробьи галдят, стайками собираются. Прелью тянет — земля от стужи и снега раскрывается. Дороги развезло — все равно приехал воевода Юрий Мнишек. Дела прежде всего. И зять гонцу своему строго-настрого наказал без воеводы не возвращаться.

— Вот и я, зять. Давно не видались. По весенней ростепели из дому лучше не трогаться. Да пока ехал, глядишь, дороги уже и обсыхать стали. Как вельможная пани Урсула? Детки?

— Всех, пане Ежи, увидишь. Все, хвала Богу, в добром здравий. Не из-за них тебя беспокоил. Передохнешь с дороги или сразу к делу перейдем? К вечеру канцлера Замойского жду. До него бы все обговорить хотелось.

— К делу, к делу, зять, давай. Чай, не в седле ехал — в каптане. Где вздремнул, где повалялся.

— Зенек! В беседку нам с дорогим гостем закуску неси. В ту, дальнюю. Там и стол накроешь на первых порах.

— Вельможной пани доложить ли?

— Сама не спросит, не докладывай. Успеется.

— Слыхал, зять, гость у тебя?

— Гость и есть. В Москву с послами нашими ездил. А как вернулся, князь Константы посоветовал его в мои владения перевезти. Для безопасности.

— Охотиться за ним кто начал?

— Суди как знаешь. Гонец из Москвы в Острог примчался, чтобы князь Константы ему гостя своего немедля выдал.

— Ишь ты, забеспокоился царь Борис.

— Крепко забеспокоился. Войны не начнет. Больше на дружбу налегает. Но на своем твердо стоит: отдай гостя, и все тут.

— Отказал ему князь Острожский?

— А как иначе! Известное дело, отказал. Кто б там ни был, чтобы шляхтич польский выдавать московитам кого стал, не бывало такого. Ни с чем гонец уехал.

— А просто ли отказал князь Константы или…

— Зачем отказал — отвечал, что не видал такого. Ярошка предупредил, чтобы вся челядь рты на замке держала. А потом ночным временем гостя-то и ко мне.

— У тебя надежно ли?

— Сам знаешь, у Константы Вишневецкого рука тяжелая, да и на расправу скорая. Кто из местных осмелится. Вот только определиться бы надо, как дальше быть. Одни мы тут с тобой, так и можно без опасения сказать: не удался нам король. Канцлер Замойский и не кроется с судом своим: не удался.

— Что ж, пан Ян Замойский душой и телом с Баторием был связан, не говоря, что на племяннице королевской женился. Пани Гризельда и по сей день дядюшку оплакивать не перестает, так и в муже памяти затухнуть не даст.

— Я тут на досуге вспоминать жизнь канцлера стал. Ему ли не доверять. Оно верно, что отец его покойный, Станислав Замойский, каштелян Холмский, в кальвинизме сына воспитал. Для окончания образования за границу отправил. Где только пан Ян ни учился — ив Парижском университете, и в Страсбургском. В Падуе латынь досконально превзошел, диссертацию о римском сенате на ней же написал. Там и в католицизм перешел.

— А когда решили Генриха Анжуйского на наш престол выбрать, только он французского принца и уговорил в Польшу приехать. Другому бы принц не поверил.

— Правда, и канцлер наш в накладе не остался. За старания свои Кнышинское староство от нового короля получил. Анжуйский во Францию сбежал, а староство-то осталось.

— Тогда и поверить было трудно, что не вернется принц в Варшаву. Словно бы прижился у нас.

— Э, там, пане Ежи, да неужто тебе на ум не приходило, что сам ясновельможный пан Замойский ему обратно путь перебежал. Разве не помнишь, как хлопотать стал, чтоб непременно короля-поляка выбирать, чтоб иноземцев на польский престол не возводить.

— Думаешь, до Анжуйского дошло?

— Конечно, дошло, вот только как — это дело другое. Сам же пан канцлер королевскую канцелярию в порядок приводил, сам со всеми иностранными послами и дружбу водил, и секретную переписку вел. Неужто бы способ не нашелся!

— Верно, зять, говоришь. Да если так умом пораскинуть, ведь это он же Батория выдвигать стал, хитрость такую придумал — о муже для последней Ягеллонки. Не каждому в голову придет.

— Я тебе и другое еще, пане Ежи, скажу. Свою службу сослужило то, что Замойского шляхта любила.

— Не магнаты.

— Так и Бог с ними. На выборах шляхта важна. Чем больше набежит, чем громче кричать станет, тем вернее дело решится.

— Но уж надо сказать, служил Замойский Баторию верой и правдой. Все дела государственные проворачивал. В походы с ним ходил — себя не жалел. О плане московском сколько хлопотал.

— Так-то так, да ведь снова ошибся наш канцлер: Зигизмунту помог на престол вступить.

— Помстилось ему: раз Ягеллонке племянником приходится, так настоящим польским королем, продолжателем дела Баториева станет, ан все наоборот вышло. Сердцем король прилежит скандинавским краям. От Московии только отмахивается.

— Да, кстати, и от канцлера.

— Забыл, как Замойский другого, магнатами выбранного претендента, австрийского эрцгерцога Максимилиана в битве при Бычине на голову разбил, еще и в плен для полного позора взял.

— Одно скажу: за державу Польскую по-прежнему канцлер болеет. Знает, сколь велика опасность татарская, тем более что королю нашему победных труб на ратных полях не искать, не слышать. О Московии тоже думать не хочет, а ведь время сейчас самое что ни на есть подходящее. Все агенты в один голос твердят: не приживается царь Борис в Кремле.

— Так что же канцлер о госте твоем думает?

— Не то что большие надежды возлагает, а из рук выпускать не советует. Должен был гость ему по душе прийтись: книги читает, на языках разных говорит, науками не пренебрегает и от военного ремесла не отшатывается. Ловко как-то тут ввернул, что хотел бы в академию, которую канцлер в своем новом городе — Замостье открыл, увидеть. Слышал, что по образцу итальянских университетов устроена, так очень, мол, любопытно ему — лекции послушать, в диспутах поучаствовать.