Читать книгу "Я начинаю войну! - Николай Пиков"

Я совершенно не сомневаюсь, что не только для Пономарева, для Епишева, а в целом для всего нашего руководства революция оказалась делом неожиданным. Если даже для самого посольства и для посла это в какой-то мере явилось неожиданностью, то о Центре и разговора быть не может.

Со мной полетели еще пять политработников сразу и человек 12 советников в дивизии. Но за четыре или за пять дней до нашего отлета туда была направлена группа во главе с начальником 10-го Главного управления генерал-полковником Зотовым. Вместе с ним был Начальник Управления кадров Главного Политуправления генерал-лейтенант Агафонов. Поэтому я был осведомлен, что мы с ним должны встретиться на аэродроме. Мы прилетим, а они должны этим рейсом возвращаться обратно. У нас был всего час, может быть, полтора там, в аэропорту поговорить, что они за эти четыре дня увидели и какое их впечатление. Зотов и Агафонов мне немножко поведали, так сказать, о настроениях, о своих умозаключениях. Долго нельзя было тут разговаривать, потому что меня встречал уже назначенный Начальником Главного политуправления товарищ Экбаль. Он стоял где-то в стороне, куда я подошел.

В тот же день я был у Амина. На второй день меня представили Тараки. Обстоятельные беседы были. Доброжелательные очень и та и другая. Просьба с их стороны была, по существу, одна:

«Мы знаем, что у вас есть политорганы, есть партийные организации, стройная система учебы, мы хотим, чтобы в нашей армии было то же самое. Сделайте все по вашему образцу».

Ну, я в свою очередь говорю: по нашему образцу делать, наверно, не надо, и мы не будем это делать. Надо учитывать и ваши особенности, и мы все-таки 70 лет уже имеем эту структуру, ее совершенствовали. Начинали от небольшого, а пришли к большому, крупному, с большими изменениями в ходе этих 70 лет. Поэтому, я говорю, дайте мне возможность разобраться самому на месте, а потом я выскажу вам, как бы мне представлялось, с чего начать работу.

Сразу я перед ними поставил вопрос, что уж если создавать политические органы, структуру которых я вам представлю, то мне будут нужны люди. Поэтому я сразу прошу вас, чтобы вы мне дали возможность отбора вместе с начальником Главного политического управления из командных кадров, из технических кадров на политработу. Они согласились, и это единое мнение было, что на политработу сейчас к нам, в армию, надо направить самых лучших, самых преданных. Тараки и в этот раз, и в последующем многократно мысль высказывал: мы понимаем, что у вас пролетариат был в стране, что с самого начала победила диктатура пролетариата. Пролетариат, крестьянство, союз с солдатскими массами. А у нас пролетариата, по существу, нет, поэтому наша армия на какой-то промежуток времени будет выполнять эту роль. Главный акцент делается на армию, чтобы у нас после службы в армии люди несли идеи и политическую закалку в кишлаки, в аулы до самых низов. Кадры были подобраны достойные. Правда, в последующем обратный отток начался, потому что мы с политработы оправдавших доверие и устоявшихся людей передавали на командные должности, но уже на вышестоящие должности. Причем старались подбирать халькистов и парчамистов, хотя первых было значительно больше.

Должен сказать, что со стороны политработников, которых мы учили и которые с нами работали, негативных отношений не было. Взаимоотношения были рабочие, требовательные, в том числе с Экбалем Вазири, хотя иногда я был неправ. Однажды через переводчика Диму выяснилось, что Экбаль с семьей бедствует, получая зарплату 1700 афгани (при моей зарплате 17000 афгани). У него же жена, ребенок, двое племянников, постоянные гости из Пакистана, так что он вел полуголодный образ жизни. После ему немного прибавили, и я иногда начал приглашать его к себе на чай.

К моменту выхода партии из подполья в ней насчитывалось 2473 члена партии, из них семь процентов парчамистов. Потом стало известно: по указанию Бабрака часть своих сил они скрыли, утаили, не легализовали.

Поэтому соотношение было явно не в пользу парчамистов. Процесс легализации партии шел очень тяжело, даже Амин категорически отказывался легализовать и выводить партию из подполья. Удалось это сделать только через Тараки, но процесс был болезненный.

Борьба между «Парчам» и «Хальк» была очень острой. Но Амин умел подавлять жестко, железной рукой… С одной стороны — Тараки и Амин, с другой — Бабрак, Нур, Анахита, Барьялай (брат Бабрака). Между ними долго колебались Кадыр — министр обороны, Бабаджан — начальник Генерального штаба.

Между Амином и Тараки были незначительные разногласия, но пик тяжелых взаимоотношений наступил с августа 79-го года. Я вернулся из отпуска и сразу почувствовал, что назревает самое тяжелое и неприятное. Лично разговаривал с тем и другим, посол разговаривал, были установки ЦК, которое было крайне обеспокоено. Пономарев дважды прилетал. Но доброта, добропорядочность, может быть, самого Тараки, мягкость характера, и, наоборот, в противовес ему Амин с железным характером, с организаторскими способностями, — их в этом плане соизмерить невозможно.

Тараки восхищался его организаторскими способностями, его волевыми качествами, но не все разглядел в Амине. Но раздор между Тараки и Амином не обошелся без нашего влияния, без наших советников. Я считаю, что этими советниками были советники по линии Комитета госбезопасности, то есть под руководством Сарвари, министра безопасности (ХАД). Это та четверка, которую очень близко держал к себе Тараки. Сарвари — министр госбезопасности, Ватанджар — вначале министр обороны, потом его вновь вернули на должность министра внутренних дел, Гулябзой — министр связи, и Маздурьяр — министр по делам границ. Да, они были близки к Тараки, Гулябзой был порученцем Тараки долгое время. И Тараки мне его предлагал взять начальником организационного управления Главпура. Я с ним две беседы провел. И потом ему высказал, что если мы вас возьмем, то придется уходить с должности порученца. Он — «Нет. Я не согласен. Я хочу остаться и там». Я говорю: «Не нужен мне такой работник».

Я вот такую легковесность быстро разгадал. Поскольку Сарвари постоянно был в поле зрения наших товарищей комитетчиков, они через него, прежде всего, влияли на всю эту четверку. И вот эта четверка встала как бы между двумя лидерами — между Тараки и Амином. От Амина они отошли и все пытались навешивать на уши товарищу Тараки, что Амин рвется к власти, что Амин неминуемо добьется своего, что вам надо, дескать, проявить жесткость к нему, так как он и нас сомнет, и все на свете…

Это вроде бы и правда, так оно случилось, в конце концов. Как же это случилось? У нас с послом единая позиция, с Александром Михайловичем Пузановым, которая отличается от позиции комитетчиков. То есть в этом деле мы на разных полюсах находимся.

Первая версия — по заявлению Иванова, высказанная несколько дней спустя — это акция самого Амина, это Амин подговорил порученцев Тараки, и они расстреляли Таруна. Я склоняюсь больше ко второй версии. Это были очень верные Тараки люди, по его просьбе они вернулись к нему, и Касым, и старший лейтенант Бабрак. То, что они выполняли команду Амина, ну ни в какие ворота уже не лезет. Поэтому вот последнее суждение, что это вроде Тараки сам колебался и не давал указаний, а я не склонен считать, что это лично от Тараки шло. А это, скорее всего, акция, задуманная нашими товарищами. Это мое мнение.