Читать книгу "Был у меня друг - Валерий Шкода"

До этого момента ты всегда имел точку отсчета от своего тела и думал, что окружающий мир воспринимается им, поэтому «Я» ты приписывал ему. Но тело – это только принятая тобой идея.

Не отчаивайся, если осознание твоего отсутствия в этом проявленном мире появится не надолго. Главное, что ты увидишь путь к осознанности, ты поймешь, что видящего не существует, что тело – это твое тело, ты не находишься в нем, ты – это процесс, вечное движение сознания, как волны в океане.

Ты есть без всего, ничего нет, а ты есть, иначе смерть будет равносильна небытию, которого боятся все живые существа. Вся деятельность живых существ направлена на удержание этого чувства бытия, все хотят «быть». На этом строятся все системы знаний, но твое истинное «Я» находится за пределами всех догм и представлений, оно за пределами бытия и даже небытия. Поэтому тебе важно испытать состояние себя отсутствующего…

Дедушка Степан сделал паузу, было похоже, что он даже и не дышал, произнося все эти слова. Его лоб был совершенно мокрым, а лицо настолько бледным, что казалось, будто оно одного цвета с его седой бородой.

– И еще, – немного отдышавшись, продолжил он, – твое ложное чувство «себя» – это твоя первая иллюзия, отраженная от истинного Света. Ты никогда в жизни не увидишь свое лицо, ты способен узреть лишь его зеркальное отражение, которое будет обманывать тебя всю твою жизнь, пока ты не перестанешь себя с ним отождествлять. Выход лишь один: не принимать свое отражение за себя, а быть собой. П р о с т о б ы т ь с о б о й…

РЕШЕНИЕ

Есть упоение в бою….

А.С. Пушкин

– Ты чего, братка, во сне бормотал? – спросил у задремавшего на броне Егора сидевший рядом с ним дембель Бриг. Егор открыл глаза и огляделся – Акпай, впереди крутой подъем, за ним спуск и разрезающая дорогу быстрая река. По окружавшей его тишине понял – колонна стоит. Егор машинально нащупал лежавший рядом с ним «АКС».

– Дедушка приснился, – неохотно ответил он башкиру и поднялся на броне, разминая затекшее тело. На остановившейся впереди машине мирно болтали двое молодых – Гарбуль и Веденеев, их приглушенные голоса немного оживляли повисшую над колонной мертвую тишь. Что-то было не так, окружившее батальон прозрачное безмолвие было наполнено тревогой, пропитавшей проснувшийся ум Егора Чайки.

Уже год Егор воевал в Афганистане, бывал в разных переделках, но такого опустошающего нутро состояния еще не испытывал никогда. Что-то должно было произойти. «В любом случае, – настраивал себя Егор на нужную его сознанию волну, – мне здесь терять нечего. Ребят вот только надо предупредить».

– У меня тоже есть дедушка, – безмятежно сказал Бриг, подставив скуластое лицо яркому афганскому солнцу. Он сидел на броне рядом с Егором, скрестив по-турецки обутые в потрепанные кроссовки ноги и подстелив под себя сложенный вдвое бронежилет. – Салаватом его зовут, только он мне почему-то не снится. Печник он у меня, братка, лучший на весь район. Побаивался я его в детстве, больно строгий, однако….

– Знаешь, Бриг, – твердым голосом перебил башкира Егор, – мне кажется, огребем мы сегодня.… Хватит говорить, проверь-ка лучше оружие.

– Ай-яй! Зачем ты, братка, каркаешь? – недовольно нахмурив свои черные густые брови, сказал присевшему рядом с ним на корточки «ветерану» башкир. – Знаешь ведь, плохая это примета.

– Проверь оружие, – повторил строгим голосом Егор, и озадаченный дембель послушно подтянул к себе свой автомат. «Чего это с ним? – подумал Бриг, удивленно посматривая на Чайку, пристально вцепившегося взглядом в горизонт. – Со шнуров за ним наблюдаю. Всегда какой-то он был странноватый, вечно замкнутый, особо ни с кем и не дружит, говоришь с ним, словно с мумией, ничего глаза не отражают, а посмотрит на тебя, так мурашки по телу и побегут».

Бриг отсоединил стандартный магазин и, вытащив из «лифчика» «сорокапятку»[1], привычным движением пристегнул ее к автомату. Смачно щелкнув затвором, он вновь взглянул на Чайку, окаменевшее лицо которого, словно живой радар, выуживало из пространства непонятные сигналы. «Вот, бляха, накаркает ведь беду. Неужели и правда что-то чувствует?» – не на шутку забеспокоился башкир и отстегнул от РД «Муху».

Для него, бывалого воина, практически уже отдавшего свой «интернациональный долг братскому народу», эта операция была последней. В солдатской каптерке Брига уже поджидала отутюженная по всем неуставным правилам «парадка», отбитый голубой берет и блестящие зеркальные сапоги со шнуровкой. Шесть месяцев ночи напролет колдовал башкир над своей дембельской формой. Уж очень хотелось Бригу произвести максимальный эффект на всех своих односельчан, никогда не видавших такого обмундирования. Еще никто из мужской половины его небольшого башкирского села не служил в воздушно-десантных войсках и не прыгал с парашютом. Он был первым! И это первенство должно было быть обставлено по высшему разряду.

Вместе с «парадкой» в каптерке хранился индийский кожаный «дипломат», доверху набитый невиданными в его деревне трофейными безделушками: часами-авторучками, тайваньской парфюмерией, музыкальными зажигалками, жевательной резинкой, предназначенными как «бакшиш» родным односельчанам. Но самый главный подарок – роскошный женский платок, произведенный из натурального китайского шелка, – конечно, предназначался его первой и единственной возлюбленной, красавице Равиле.

Сотни раз этот простой башкирский парень представлял свое возвращение в родное село. В своих мечтах он постоянно видел широкий длинный стол, накрытый во дворе его родительского дома, а за столом – всю свою многочисленную родню и друзей, внимательно слушавших его героические рассказы о войне. Видел раскосое, изрезанное морщинами лицо своего строгого, но горячо любимого дедушки Салавата, всегда верившего в единственного внука – и, конечно, ее, скромную и чистую, как родник, Равилю, застенчиво улыбающуюся и прячущую от красавца Брига свои огромные круглые глаза.…

– Слышь, братка? – тревожно потрепал башкир Егора за плечо. – Ты, если чего чувствуешь, скажи мне, а то как-то молчишь ты… и мне не по себе. А?

– Будь наготове, Бриг, больше ничего не скажу, и смотри в оба, – не отрывая глаз от рельефного горизонта, произнес Чайка. – Сегодня……

В этот момент, не дав Егору договорить, взревевшая всеми своими моторами длинная железная цепь начала свое движение, вновь бесцеремонно разрезав тишину чужих гор.

Сначала двигались медленно, словно раздумывая: «Не повернуть ли нам обратно?», но вскоре «ниточка» перевалила через хребет, и на спуске машины стали набирать скорость, неумолимо приближаясь к бурлящей реке.

Встречный ветер, чуть было не сорвав с головы Егора выцветшую панаму, окатил его лицо тревожной свежестью. Прижав панаму рукой, он повернул голову в сторону башкира и увидел направленные прямо на него незнакомые, совершенно прозрачные глаза Брига, окаймленные безукоризненной ледяной усмешкой.