Читать книгу "Вся la vie - Маша Трауб"

   – Вартан, давай вот этот. – Я не выдержала где-то на пятом перезвоне.

   На пятом перезвоне не выдержала не только я, но и трое наших друзей.

   Еще Вартан был неравнодушен к ступенькам и подиумам. Настоятельно советовал соорудить. Заказчики, то есть мы, представляли себе, как после работы возвращаемся домой, заходим, допустим, на кухню, спотыкаемся о подиум и летим прямиком головой в плиту. Но с Вартаном было бесполезно спорить. Не хотите на кухне? Сделаем в ванной. У нас в ванну можно подняться по винтовой лестнице из трех малюсеньких ступенек. Проще поднять ногу и залезть, но лестница нравится Васе, и я каждый раз боюсь, что он свернет себе на ней шею. А в квартире наших знакомых ванна стоит на подиуме. Они туда вообще не залезают – пользуются душевой кабиной.

   «Маша-джан, уважаемая, унитаз будем брать с полочкой или без полочки?» – спрашивал Вартан по телефону. «А?» – не понимала я. «Давай с полочкой, брызг меньше», – решал он.

   Вартана я вспоминаю часто, и нередко с благодарностью.

   Нам привезли диван. Грузчики – двое молодых парней – нахамили мне с порога. Вартан вышел и задал одному из грузчиков вопрос:

   – Ты как с женщиной разговариваешь?

   Грузчики поставили диван, передвинули диван, собрали мусор и ушли, не взяв чаевые.

   Благодаря Вартану я бегаю по магазинам в поисках лампочек – он поставил какие-то особенные, с толстыми штырьками, неперегорающие. Лампочки перегорают. Мне приходится заказывать их на складе. А больше нигде нет.

   Вартан дружил с консьержками, охраной и участковыми. С ним было спокойно. Он отвечал за тех, с кем работал. А отвечать, договариваться, вытаскивать из «ментовки» ему приходилось часто. «У каждого свой бизнес», – говорил он, и это звучало как древняя армянская мудрость.

   В ЖЭКах всегда знали, в какой квартире идет ремонт. И сообщали в отделение. Приезжал наряд и проверял документы у рабочих. Тех, у кого не было регистрации, забирали. Или не забирали. Вартан шутил, выкладывал купюры, носил коньяк. Могли нажаловаться соседи. И тогда Вартан шел к соседям.

   К нашему соседу сверху он тоже ходил. Отставному полковнику мешал шум дрели. Он кричал Вартану: «Я воевал!» – а Вартан спокойно отвечал: «Я тоже воевал. В Приднестровье». Что было чистой правдой. Только Вартан редко об этом говорил. И рассказывал, как будто не про себя. Они выпили с полковником бутылку коньяка, вспоминая каждый свое. Когда встречались, пожимали друг другу руки.

   Я помню, как он гладил свежевыкрашенные стены. У него была такая привычка, бессознательный жест. Когда задумывался или говорил по телефону, водил ладонью по стенам. В Ереване Вартан жил в доме из розового туфа – теплого и шершавого на ощупь. И рядом стояли такие же дома – теплые и шершавые. Вартан хотел вернуть ладони то ощущение.

   Я часто бываю на родине Вартана и тоже провожу рукой по стенам домов. Мне хочется там жить. Потому что в Ереване – тепло, вкусно и весело.

   С Арменией меня ничего официально не связывает. Только то, что с этой страной связаны самые значимые моменты моей жизни. Необходимость семейной жизни с моим будущим мужем назрела в Ереване. Сватом был, естественно, армянин, поселивший нас, коллег, в одном номере из чувства мужской солидарности и потому что просил уважаемый гость. Утром этот мудрый армянин подошел к уважаемому гостю, который мучился похмельем, налил ему коньяка и сказал, что теперь «уважаемый» обязан на мне жениться.

   Токсикоз во время беременности проходил только от запаха дорогого коньяка – ценный совет жены друга-армянина. Мне кажется, что я все девять месяцев проходила с рюмкой в руках.

   Жизнь в городе меняется – ремонтируются дороги, реставрируются здания, строятся новые дома. В последний наш приезд знакомые показали местную достопримечательность – старый дом, втиснувшийся между двумя красивыми новостройками. Жильцам этого старого дома предлагали переехать в новые дома. Бесплатно. Выбирайте любую квартиру или берите деньгами. Только дайте снести дом. Жильцы отказались. Почему? Не хотят, и все. Хотят сушить белье на своих старых балконах. Так и живут.

   Единственное, что остается неизменным, – это ереванский рынок.

   Мы пошли на рынок с коллегой. Выбирали бастурму.

   – Как тебя зовут? – спросил продавец мою коллегу-блондинку.

   – Настя, – ответила та.

   – Знаешь анекдот? В армянской школе учитель говорит ученикам: «Запомните, Настя – это дэвушка, нэнастя – это плохая погода».

   Пошли к сладостям. Выложенным горками и водопадами…

   – А можно мне вот этих персиков с орешками? – спросила Настя, ткнув пальцем в самую красивую горку.

   – Нэт, других дам, эти давать – дизайн портить, – ответил мужчина. – Слушай, а тутовую водку не хочешь? – спросил он у меня.

   – Это муж должен попробовать, – ответила я.

   – Э, зачем муж? Сама пей…

   Вернисаж – уникальное место. По соседству с джезвами, коврами и картинами на развалах лежат воспоминания советского времени. Железные подстаканники, вымпелы передовиков производства, сервизы, учебники «Сольфеджио» – до боли знакомое и родное. Мне кажется, что свидетельства эпохи никто не продает и никто не покупает. Все это выставлено, чтобы напомнить, чтобы не забыть.

   Судить о художнике по тому, что у него на мольберте – нельзя. Лучше завести разговор «за жизнь», и тогда он вытащит из потертой папки завернутый в старые газеты шедевр. Мы гуляли по вернисажу в Ереване. Рассматривали пышных томных блондинок на холстах. Я застыла рядом с натюрмортом – гранат на скатерти. Автор играл в шахматы с коллегой.

   – А у вас есть еще что-нибудь? – спросила я.

   – Смотри, – ответил художник только после того, как пошел пешкой. Он поднял с земли старый портфель, настоящий, кожаный, с потертой застежкой-язычком, которая от старости открывалась, стоило взять портфель за ручку. В портфеле оказались картины небольшого – размером в альбомный лист – формата, заботливо проложенные газетой с разгаданным кроссвордом. Из-под газеты выглядывали замечательные, удивительные работы – женщины сидящие, женщины, пекущие лаваш. Ни лиц, ни фигур – силуэты, ткань.

   – А как называется вот эта? – спросил муж.

   – Э, не знаю, пусть будет «Подружки», – ответил художник.

   – А эта? – спросил муж.

   – Э, ну назови как нравится. «Подружки с лавашом» нравится?

   Мы купили две картины. Так и забрали – обернутые в газету с кроссвордом.

   В сувенирном магазинчике я выбирала солонку. Вещь простая и гениальная – чашка с маленькой ложкой. Не надо трясти через дырочки и расковыривать дырки иглой, если солонка засорилась. Рядом стояла композиция – вырезанные из дерева фигурки младенца Иисуса, коровы, овечки и Марии. Ко мне подошел парень-продавец.

   – Это – когда яйца красят, – объяснил он, – а это, – парень ткнул в стоящую рядом фигурку мужчины с внешностью армянина, – про Ноев ковчег. Знаешь анекдот? Ноев ковчег приплыл в Армению. Ной раз пустил голубицу, второй раз, на третий она принесла ему зеленую веточку. Ной пристал к берегу, выпустил животных и увидел, как к нему с горы бегут люди и кричат: «Ара, цирк приехал!»