Читать книгу "СССР. Дневник пацана с окраины - Владимир Козлов"

Я взял свой стакан, сделал глоток. Дядя достал пачку «Орбиты», вынул сигарету, щелкнул зажигалкой.

– Мне недавно анекдот рассказали… – Дядя сделал затяжку, выпустил дым, выпил пива. – Очень жизненный, ко многим моим ученикам подходит. И в твоем классе таких, я думаю, тоже немало. Значит, решили устроить соревнование между двоечником из советской школы и обезьяной. Сначала обезьяну подвели к дереву, на котором висят бананы. Она посмотрела, ухватилась за ветку, начала трясти – а бананы не падают. Ей тогда говорят: думай! Обезьяна подумала, взяла палку и палкой сбила бананы. Потом то же самое задание дают двоечнику. Он трясет ветку, бананы не падают, и ему тоже говорят: думай! А двоечник отвечает: что тут думать? Трясти надо!

* * *

Из беседки был виден весь двор и наш дом. У нас на балконе висели простыни. На четвертом курил Якимович. У подъезда стоял желтый «Москвич».

Немец взял бутылку портвейна «Агдам», раскладным ножом сорвал пластмассовую пробку. Пробка покатилась под лавку. Я спросил:

– А нас не попрут из детского сада?

– Кто нас попрет? – Гурон посмотрел на меня, как на придурка.

– Ну, сторож какой-нибудь.

– Сторож – Кузьмич, свой человек. Если что – дадим ему тридцать капель.

– Ну, давай, малый, ты – первый. – Немец дал мне бутылку. – Но не дай бог – много…

Я сделал глоток. Вино было невкусное, горькое, но я не подал вида. Гурон забрал у меня бутылку.

– Ну что, дрочил? – Немец кивнул на тетрадку. Я только что вернул ее Гурону.

Я помотал головой.

– Не верю. Все пацаны дрочат, когда такое читают. Признайся, дрочил или нет?

Гурон, отпив хороший глоток, отдал бутылку Немцу.

– Счас насуем ему за обман. Правда, Немец?

Оба заржали.

– Ладно, живи. Не хочешь сказать правду – не надо. – Немец отпил из бутылки и поставил ее на заплеванный пол беседки. – Если б сказал правду, взяли бы тебя с собой к бабам. А так не возьмем.

– Не базарь, Немец, и так бы не взяли, – сказал Гурон. – Еще сделает что-то неправильно, и бабы над нами будут ржать. Типа, что за малого такого привели, что за лоха? И нам самим больше не дадут, да, Немец?

– Ладно тебе пацана обсерать. Он сейчас заплачет…

– Не п…ди! Еще посмотрим, кто заплачет!

– Ну, малый, ты даешь стране угля, – сказал Гурон. – Немец, дай ему пузырь!

Немец сделал глоток, дал мне бутылку. В ней было уже меньше половины. Я закинул голову, глотнул, чуть не выплюнул.

Гурон отфутболил пустую бутылку. Она покатилась по дощатому полу.

– Малый, как ты думаешь, если я тебе е…ну, ты встанешь или нет? – спросил Немец.

– А если я тебе е…ну, ты, может, тоже не встанешь…

Гурон заржал. Немец замахнулся на меня, Гурон схватил его за руку.

– Не трогай ты малого. Ты что, не видишь, что он бухой? Ему много не надо – пробку понюхать, и готов…

– Это ты, может, готов… А я вообще… это… в норме.

Немец и Гурон ржали.

– Пошли вы в жопу. Хули вы лахаете?

Они продолжали ржать.

– Все, идите на х… я ухожу…

Гурон схватил меня за шею, сильно сжал.

– Никогда не посылай пацанов на х… ты понял? Если в п…ду – еще ладно, но никогда не на х… ты понял? А то не посмотрят, что пьяный. Ладно, давай иди… У нас с Немцем свои разговоры. Э, куда? Тетрадку оставь.

Я положил тетрадь на лавку.

– Что, понравилось, да? – Немец хохотал. – Когда еще на бабу залезешь? Лет через десять, да? А тут – дрочи каждый день, лови кайф!

Дома была только мама. Она сидела в зале на диване. Я сказал:

– Привет.

– Привет. Ты что – пил?

– А что?

– Как это – а что? Сколько тебе лет? Всего четырнадцать. У тебя – растущий организм… Где ты пил, с кем и что?

– Не твое дело!

– Как ты со мной разговариваешь? Как это – не твое дело?

– Пил, не пил – тебя не касается…

– Как это – не касается? Я твоя мать все-таки или нет? Я не потерплю, чтоб ты с такого возраста начал пить…

– Не надо меня только лечить, ты поняла? Все вы говорите – пить плохо, пить плохо… А что здесь плохого? Папа пьет, дядя Жора пьет…

– Папа выпивает иногда. И дядя Жора тоже. И ни один, ни другой – не алкоголики. А в твоем возрасте они еще не выпивали…

– А откуда ты знаешь? Может, они с первого класса бухают… – Я засмеялся.

– Иди ложись. С тобой сегодня нет смысла разговаривать. Завтра поговорим.

Мама отвернулась к телевизору. На большой сцене стояли два ведущих, тетка и дядька.

– Говорит и показывает Юрмала! – сказала тетка и заулыбалась.

– Добрый вечер, дорогие друзья! – сказал дядька. – Начинаем наш конкурс эстрадных исполнителей.

* * *

Я вынул из-под жестяного карниза на балконе заначенную «космосину», чиркнул спичкой, подкурил, затянулся. Темнело. Небо над пятьдесят первым детским садом было еще светлое. Листья на деревьях закрывали полдвора. Возле третьего подъезда, у разрытой теплотрассы, лежала куча накопанной земли. Я задрал голову, глянул вверх. С балкона на четвертом торчала голова Ольки Якимович.

– Смотри, там Маненок девчонку в подъезд не пускает, – сказала Олька.

Я повернулся, чтобы видеть из-за вазона с анютиными глазками. На крыльце подъезда, под лампочкой, стоял Сергей Маненок, Санин младший брат, а рядом с ним – какая-то баба, я ее не знал. Он держал дверь подъезда и заслонял ей проход. На ней были джинсы – невытертые, почти новые – и белая майка. На спине, под майкой, выделялась застежка лифчика.

– Ты не ставь себя слишком высоко, ты поняла? – сказал Маненок. – Я тебе ничего плохого не делаю, просто хотел поговорить.

– Мне с тобой не о чем разговаривать.

– А чего это тебе нечего со мной разговаривать, а? Кто ты такая? Ты мне скажи, кто ты такая?

Она сделала шаг назад, остановилась. Маненок тупо смотрел на нее.

– Ну что, так и будем стоять? – спросил он.

Она молчала.

Я сделал последнюю затяжку, бросил бычок в Маненка и тут же присел, чтоб он меня не заметил.

– Е…ный в рот! – заорал Маненок. – Вы что, вообще? Бычками кидаться… Чуть мне тенниску не прожег. Узнаю кто – попишу!

Хлопнула дверь подъезда. Послышались шаги. Потом дверь хлопнула еще раз. Я осторожно выглянул. Маненок стоял у подъезда. Ее уже не было. Он вынул из кармана пачку «Астры», закурил, пошел к сто пятидесятому. На втором этаже в окне кухни под нами зажегся свет. Это была она.