Читать книгу "Пелагия и белый бульдог - Борис Акунин"

Что до пропущенного нашим повествованиеммесяца, то нельзя сказать, чтобы на его протяжении совсем ничего не происходило— напротив, происходило, и очень многое, однако прямой связи с главной нашейлинией все эти события не имели, поэтому пройдемся по ним кратко, как говорилидревние, «легкой стопой».

Скромное имя нашей губернии прогремело на всюРоссию и даже за ее пределами. О нас чуть не каждый день принялись писатьстоличные газеты, разделившиеся на два лагеря, причем сторонники первогоутверждали, что Заволжский край — поле новой Куликовой брани, где идет святойбой за Русь, веру и Христову церковь, а их оппоненты, напротив, обзывалипроисходящее средневековым мракобесием и новой инквизицией. Даже в лондонской«Тайме», правда, не на первой и не на второй странице, написали, что вРоссийской империи, в некоем медвежьем углу под названием Zavolger (sic!)вскрыты случаи человеческих жертвоприношений, по каковому поводу из Петербургаприслан царский комиссар и вся область отдана ему в чрезвычайное управление.

Ну, про чрезвычайное управление — этоангличане наврали, однако дела и в самом деле пошли такие, что голова кругом.Владимир Львович Бубенцов, получив полнейшую поддержку из высоких сфер,развернул следствие по делу о головах (а точнее, об их отсутствии) с поистиненаполеоновским размахом. Была создана Чрезвычайная комиссия по делу о человеческихжертвоприношениях, которую возглавил сам Бубенцов, а членами этого особенногооргана стали присланные из Петербурга дознатели и еще несколько следователей иполицейских чиновников из местных — причем каждого Владимир Львович отобралсамолично. Ни губернатору, ни окружному прокурору комиссия не подчинялась иперед ними в своей деятельности не отчитывалась.

Трупов, к счастью, больше не находили, нополиция произвела несколько арестов среди зытяков, и кто-то из задержанныхвроде бы признался: за глухими Волочайскими болотами, в черных лесах есть некаяполяна, на которой в ночь на пятницу Шишиге жгут костры и приносят мешки сдарами, а что в тех мешках, ведомо только старейшинам.

Бравый Владимир Львович снарядил экспедицию,сам ее и возглавил. Рыскал среди болот и чащоб не один день и нашел-такикакую-то подозрительную поляну, хоть и без каменного истукана, но с чернымиследами от костров и звериными костями. В соседней зытяцкой деревне арестовалстаросту и еще одного старичка, про которого имелись сведения, что он шаман.Посадили задержанных в телегу, повезли через гать, а на острове посреди болотана конвой напали зытяцкие мужики с дубинами и ножами — захотели отбить своихстарцев. Полицейские стражники (их при Бубенцове состояло двое) пустилисьнаутек, Спасенный с перепугу прыгнул в трясину и едва не утоп, но сам инспектороказался не робкого десятка: застрелил одного из нападавших насмерть, еще двоихзарубил своим страшным кинжалом Черкес, а прочие бунтовщики разбежались.

После Владимир Львович вернулся в деревню своинской командой, но дома стояли пустые — зытяки снялись с места и ушли дальшев лес. Бубенцовское геройство попало во все газеты, вплоть до иллюстрированных,где его прорисовали статным молодцом с усами вразлет и орлиным носом, отгосударя храбрецу вышла «Анна», от Константина Петровича — похвала, которойзнающие люди придавали побольше веса, чем царскому ордену.

В губернии же все будто ополоумели. За леснымизытяками этаких дерзостей отродясь не водилось. Они и в пугачевскую-то годинуне бунтовали, а у Михельсона проводниками служили, что же их теперь-торазобрало?

Кто говорил, что это Бубенцов их довел,бесчестно заковав и бросив в грязную телегу почтенных старейшин, но многие,очень многие рассудили иначе: прав оказался прозорливый инспектор, в тихомомуте, выходит, завелись нешуточные черти.

Тревожно стало в Заволжье. Поодиночке никто полесным дорогам теперь не ездил, только артелью — и это в нашей-то тихойгубернии, где про такие предосторожности за последние годы и думать позабыли!

Владимир Львович разъезжал при вооруженнойохране, самочинно наведывался в уезды, требовал к ответу и городничих, ивоинских начальников, и исправников, и все ему подчинялись.

Вот какое у нас образовалось двоевластие. Ачто удивляться? Владыка всем этим языческим бесчинием в глазах церковногоначальства был скомпрометирован, и многие из благочинных, кто держал нос поветру, повадились ездить с поклоном уж не на архиерейское подворье, а вгостиницу «Великокняжескую», к Бубенцову. И административная власть тожеутратила былую незыблемость. Полицмейстер Лагранж, например, не то чтобы совсемвышел у губернатора из повиновения, но всякий полученный от Антона Антоновичаприказ, вплоть до самых мелких вроде введения номеров для извозчичьих пролеток,бегал удостоверивать у синодального инспектора. Феликс Станиславович всемговорил, что барон досиживает на губернаторстве последние дни, а среди друзей иподчиненных даже высказывал предположение, что следующим заволжскимгубернатором будет назначен не кто-нибудь, а именно он, полковник Лагранж.

За этот минувший месяц всё здание нашегогубернского жизнеустройства покосилось, хотя выстроено было вроде бы крепко, сумом, ибо возводили его не от крыши, как в прочих российских областях, а отфундамента. Впрочем, аллегория эта чересчур мудрена и требует разъяснений.

Каких-нибудь двадцать лет назад была у насгуберния как губерния: нищета, пьянство, невежество, произвол властей, надорогах разбой. Одним словом, обычная российская жизнь, во всех частях нашейнеобъятной империи более или менее сходная. В Заволжье, пожалуй, было ещепоглаже и поспокойнее, чем в иных краях, где людей в соблазн вводят шальныеденьги. У нас всё обстояло степенно, патриархально, по раз и навсегдазаведенному уставу.

Скажем, хочет купец товар по реке сплавить иличерез лес везти. Первым делом идет к нужному человеку (уж известно к какому, ив каждом уезде, в каждой волости свой), поклонится ему десятой частью, и езжайсебе спокойно, не тронет никто и не обеспокоит — ни лихие люди, ни полиция, ниакцизные. А не поклонился, понадеялся на справную охрану или русский авось —пеняй на себя. Может, проедешь через лес, а может, и нет. И на Реке тоже всякоеможет приключиться, особенно по ночному времени, да еще на стремнине.

Хочет кто в городе лавку или кабак открыть —то же самое. Поговори с нужным человеком, окажи ему уважение, десятину посули,и давай тебе Бог всякого преуспеяния. И врач санитарный не пристанет, что наприлавке мухи, а в подвале крысы, и податной инспектор малой мздойудовольствуется.

Все знают про нужного человека — и исправник,и прокурор, и пристав, но никто ему не препятствует свои дела вести, потому чтосо всеми нужный человек дружит, а то и в родстве-кумовстве состоит.