Читать книгу "Бунтующая Анжелика - Анн Голон"

Она бередила раны их молчаливых сердец. Напоминала о страшных годах 1662-м и 1663-м, когда они ели крапиву и сено, кору, капустные кочерыжки, коренья, когда мололи ореховую скорлупу вместе с ядрами, чтобы добавить к последней горсти овса или ржи. Она говорила об умерших детях, о бегстве в города. (Именно тогда голодные крестьяне, среди которых был Никола, как волки, проникли в Париж. В тот самый год состоялся большой парижский карнавал, и все видели короля, его брата и принцев крови в одеждах, усыпанных драгоценностями.) Да, им было что вспомнить! А в следующем году, когда они только-только зализывали раны, министр Кольбер восстановил соляной налог: и тот, что «для горшка и солонки», и тот, что «для засолки мяса и рыбы», то есть обязал всех покупать соль в «закромах» королевства почти на вес золота.

Она угадала слабую струнку каждого французского крестьянина. Подавленные ожиданием новых поборов, поселяне видели в ее призывах прежде всего предлог не платить налогов будущим летом. Пока идет восстание, можно утопить сборщика податей в колодце или выгнать его, угрожая вилами, из деревни. А какое облегчение, если вдруг можно оставить для себя то немногое, что имеешь!

Она говорила им:

— Присутствующие здесь сеньоры — только они ваши подлинные господа! Когда вы голодаете, голодают и они. Сколько раз им приходилось платить десятину, талью, налог на наследство и еще одну десятую часть доходов за все недворянские земли, принадлежащие их феоду: Разве есть у них средства на это? И все же они это делали, чтобы спасти вас от хищных лап притеснителей.

— Это верно.., оно так… — бормотали крестьяне.

— Идите за ними! Они отвоюют для вас достаток и справедливость. Пора покончить с вашей нищетой.

Она называла цифры, поражающие их воображение. Рассказывала о диком расточительстве двора, свидетельницей которого была сама, о продаже должностей, о крупных мошенничествах и военных кампаниях, каждый год заставляющих государство ради сведения баланса казны черпать все новые деньги из единственного источника — крестьянской кубышки.

Семейства де Лагийоньер, д'Амбруаз, де Лафульер, Шеброн, д'Аспремон, Гробуа, Гинефоль и многие другие, менее родовитые, взялись за оружие.

Города Партене, Монтрей, Ла-Рош, поначалу колебавшиеся, подчинились угрозе, прямому захвату или увещеванию. Многие буржуа были недовольны королем. Анжелика умела говорить с ними на языке цифр и деловых бумаг. Городские запасы были перераспределены в предвидении голодного времени. Однако ни приказы, ни ограбление военных обозов не смогли бы спасти от голода народ французской окраины, если бы жители Атлантического побережья не пришли на помощь Бокажу.

В этих местностях обитало много протестантов, к тому же там добывали соль, а она служила поводом почти вековой тяжбы короны с собственным народом. Понс-ле-Палю, лже-солевар из Сабля, увлек за собой товарищей по негласной корпорации торговцев контрабандной солью. После этого по тайным тропам и речушкам продукты потекли в Пуату. За них платили золотом. Некий торговец из Фонтене-ле-Конт доказал своим собратьям по цеху, что не время скупиться: когда придет голодная смерть, золото не заменит хлеба.

Королевская власть приговорила Пуату к вымиранию. Зима преградила туда пути так же надежно, как и восстание. Во французском королевстве спокойно ждали, когда прекратятся холод и туманы, растают снег и лед и можно будет проникнуть в этот мятежный бастион, чтобы пересчитать трупы. Но жители не умирали.

Анжелика кружила по провинции, не останавливаясь нигде подолгу. Она ночевала в крестьянских лачугах, грелась у очагов, украшенных мраморными гербами владельцев замка, встречала утро в доме фермера, а вечер — в задней комнате богатой лавки городского торговца. Ей нравилось беседовать со всеми, и быстрота, с которой она находила общий язык с каждым, казалась ей залогом правоты ее замыслов.

Но настоящим, любимым жильем были для нее заросшие овраги, лесные дебри, глухие тропы, по которым гулко стучали копыта ее коня и лошадей ее спутников.

Среди них был барон дю Круасек. Это он первым дал ей приют после той трагической ночи. С тех пор тучный воин с кем-либо из своих прислужников сопровождал ее повсюду.

Протестанты из челяди Анжелики присоединились к Ламориньеру. Прочие под водительством Мартена Жене сбились в своего рода вольный отряд: жили по домам, но готовы были выступить по первому знаку.

С Анжеликой остались слуги из замка. Ален-конюх, младший повар Камиль, старый Антуан со своей аркебузой, Флипо — хотя бывший малец со Двора чудес не слишком уютно чувствовал себя в лесу, Мальбран Верный Клинок, вопреки постоянному ворчанию радостно принимавший все тяготы походной жизни. Особенно неотступно держался рядом с ней аббат де Ледигьер. Он боялся оставлять ее одну. Его страшило то, что он угадывал за мраморной неподвижностью ее лица и холодным, замкнутым взглядом. Лютая тревога снедала ее, изнуряющая, непобедимая душевная смута. Порой она впадала в такую глубокую задумчивость, что, казалось, окружающее более не существовало для нее.

Анжелика сидела у огня в большом зале со старинным оружием и шпалерами на стенах. Это была обстановка ее детства. Снаружи выл ветер, мотая разболтанные ставни и скрипучие флюгера на острых башнях. К тоскливым жалобам ветра примешивался скрип сапог де Ламориньера. Герцог бродил взад и вперед по каменным плитам пола, и его огромная тень вздрагивала от колебания пламени, пылавшего в очаге. Время от времени он подбрасывал в огонь охапку хвороста. Этой женщине холодно. Ее нужно обогреть. Он продолжал шагать, словно зверь в клетке. Перед его мрачным взглядом мелькали то профиль Анжелики, застывшей в полной безучастности, то легкий силуэт аббата де Ледигьера, присевшего на табурете немного в стороне, с устало склоненной головой. Бессильная ярость душила старого воина, но гневался он отнюдь не на аббата.

Неодолимое препятствие, что воздвигалось между ним и Анжеликой, было другого рода. При чем здесь этот миловидный паж с девичьим взглядом? Он шутя отшвырнул бы его, если б не существовало нечто иное, с чем не могли совладать ни его безжалостная воля, ни страсть. Он чувствовал, Анжелика ускользает от него навсегда.

Узнав о штурме Плесси, он поспешил туда с отрядом. Несколько дней он метался по всей округе в поисках исчезнувшей владелицы замка. Он нашел ее. Теперь его ненависть к Монтадуру и его солдатам порой отступала перед совсем иным чувством — страданием. Мысль о том, как оскорбили эту женщину, доводила его до безумия. Порой им овладевало искушение покончить с собой, лишь бы избежать муки, испепеляющей душу и тело. Отчаяние было таким всепожирающим, что он даже не мог произнести имя Создателя, воззвать к нему.

Однажды вечером, сидя у подножия благодарственного креста, стоявшего на продуваемом ветрами перекрестке дорог, этот жестокий человек почувствовал, как светлая незнакомая боль переполняет его сердце и щеки обжигают слезы. Он

— любил. В его памяти образ Анжелики был озарен любовью, словно сиянием.

Найдя ее, он был готов броситься перед ней на колени и целовать подол ее платья. У нее был спокойный взгляд, и темные круги под глазами лишь подчеркивали таинственность недоступной, как бы измученной красоты. Потом мечты о ней лишь усиливали его любовную лихорадку.