Читать книгу "Спасатель. Жди меня, и я вернусь - Андрей Воронин"

– Сбежит ведь, – тоном, каким говорят: «Мое дело – предупредить, а дальше поступайте как знаете», произнес Моська.

– Как пить дать подорвет, – авторитетно подтвердил из коридора Слон.

– Ничего подобного, – возразил Андрей, решительно поднимаясь со стула. – Прежде всего, потому, что не является идиотом. Идиоту не под силу взломать пароль и получить свободный доступ к жесткому диску чужого компьютера. А человек с мозгами сообразит, что в эту пору удирать можно только по дороге, что ни вправо, ни влево с нее не свернешь и что машина едет намного быстрее… Правда, Евгений?

– Можно подумать, в этом дело, – не поднимая головы, буркнул уличенный хакер.

– Знаю, что не в этом, – сказал Андрей. – Пошли проветримся.

Они медленно шли по расчищенной от снега дорожке среди сосен. На цветных цементных плитках поблескивали мелкие лужицы талой воды, солнце ощутимо пригревало – стояла первая в этом году настоящая оттепель, и это было здорово. Мальчишка шагал рядом, глубоко засунув руки в карманы своей мешковатой куртки, от которой за километр разило гуманитарной помощью, и упрямо молчал. Андрей обернулся, чтобы проверить, как там его эскорт. Эскорт был в порядке: Моська стоял на крыльце, подставив лицо солнышку, и, покуривая, считал ворон, а Слон опять о чем-то беседовал с охранником – на этот раз, как заметил Андрей, куда более живо. На глазах у Липского Моська выбросил окурок в стоящую на крыльце урну, еще раз, щурясь, с довольной улыбкой посмотрел на солнце и скрылся в здании. Андрея это вполне устраивало, хотя он не смог бы объяснить, почему, собственно, не хочет, чтобы люди Стрельникова слушали их разговор.

– Что-то я вас, молодой человек, не пойму, – начал он. – Судя по всему, в компьютерах вы, как сейчас принято выражаться, шарите, причем шарите прилично. Значит, эту встречу должны были предвидеть. Отследить ваше послание не составило никакого труда, и, отправляя его, вы не могли не понимать, что вас неминуемо вычислят. Более того, из текста сообщения прямо следует, что вы хотели этой встречи, хотели мне что-то сообщить. А теперь молчите как партизан. В чем дело? Не придумали, какую сумму запросить за информацию?

Женька Соколкин невесело усмехнулся.

– У вас таких денег нет, – сказал он. – А если есть, вы их мне не дадите.

Андрей задумчиво потеребил кончик носа. Прагматизм и меркантильность подрастающего поколения давно перестали его удивлять: бытие определяет сознание, это аксиома, – но привыкнуть все равно было непросто. Хотелось воскликнуть: «Мы такими не были!» – но делать этого не стоило. Потому что это он, Андрей Липский, не был таким – в силу полученного воспитания, а еще оттого, что с детства ни в чем не нуждался. То есть, может быть, и нуждался, просто не знал об этом: реклама в те времена еще не получила сегодняшнего развития, вот никто и не подсказал, чего ему, дуралею, в жизни недостает…

– Ну, и чего тебе надобно, старче? – следуя старым как мир правилам игры, поинтересовался он. – Компьютер с двухъядерным процессором? Квадроцикл?

– Нам с матерью жить негде, – просто ответил Соколкин.

Андрей крякнул.

– Да, брат, таких денег я тебе точно не дам, – признал он. – Тем более за кота в мешке.

– А я у вас ничего не просил, – напомнил подросток. – О деньгах вы сами заговорили. Скажите лучше: вы действительно Андрей Липский, журналист?

– А кто я, по-твоему – Фантомас? Ладно, на, смотри.

Он вынул из внутреннего кармана документы – паспорт, водительские права и журналистское удостоверение – и протянул их мальчишке. К его удивлению, парень не только взял у него бумаги, но и довольно внимательно их изучил, не забыв придирчиво сравнить фотографию на каждой из них с оригиналом. Возвращая документы, он не забыл извиниться, и Андрей про себя отметил, что главврач не солгал: парень не только неглуп, но и неплохо воспитан.

– Убедился? – спросил он. – С чего вдруг такая бдительность?

– Зря мы на виду торчим, – как показалось, невпопад ответил Соколкин. – Могут заметить.

– Да мы пока вроде ничем предосудительным не занимаемся. Так что пусть замечают на здоровье, нам-то что за печаль?

– Вы не понимаете, – с досадой произнес подросток.

– А ты объясни толком, может, пойму, – предложил Липский. – Ты ведь меня, фактически, пригласил, а теперь темнишь. Боишься чего-то?

– А вы не боитесь? Зачем тогда с вами эти мордовороты? Это что, сотрудники редакции?

Андрей немного помолчал, взвешивая «за» и «против». Собственно, взвешивать тут было нечего. Глядя на парочку, что сопровождала журналиста Липского (особенно на Слона), на месте парнишки кто угодно мог насочинять себе целую кучу ужасов. Судя по поведению, парень знал что-то, что, по его разумению, не только представляло собой определенную ценность, но и могло оказаться для него опасным. Так оно обычно и бывает: где ценность, там и опасность, потому что вокруг всегда полно тех, кто не прочь эту ценность отобрать и присвоить. И что изменится, если известный журналист Липский расскажет сыну уборщицы из загородного пансионата для состоятельных господ с тараканами в голове о своем расследовании и о человеке, который это расследование финансирует? Ничего, решил Андрей и вкратце описал ситуацию.

– Поэтому, – закончил он, – если интересующий меня человек действительно умер, мое расследование можно смело считать зашедшим в очередной тупик, выбраться из которого, боюсь, получится не скоро. Как же это его угораздило, не знаешь?

Женька Соколкин поколебался, а потом, пожав плечами: в самом деле, чего ломаться, если сам, фактически, организовал эту встречу, – начал говорить. И чем дольше он говорил, тем властнее овладевало Андреем Липским странное двойственное чувство. С одной стороны, это был знакомый азарт охотника, взявшего свежий след, а с другой – что-то вроде разочарования: э, а парень-то фантазер, да еще какой! Гляди-ка, буквально на ровном месте сплел целый детективный роман: старый разбойник, прячущийся в психушке от своих подельников, у которых похитил какое-то сокровище, пожилая киллерша в инвалидном кресле, вооруженная шприцем или баллончиком с пресловутым «инфарктным газом»… И стоило ради этих бредней тащиться в такую даль?

– По-моему, ты сгущаешь краски, – дипломатично заметил он, дослушав до конца. – Все верно, этот твой Шмяк, он же Прохоров, в девяносто первом был полковником и работал в аппарате министерства внутренних дел. Он мог быть доверенным лицом Пуго, мог знать что-то о золоте… Ключевое слово здесь – «мог»: мог знать, а мог и не знать, мог участвовать, а мог и не участвовать. Но, даже если знал и участвовал, его убийство с последующим обыском, извини, писано вилами по воде. Полагаю, никто тебя не выслеживает, и ты можешь успокоиться и перестать шарахаться от собственной тени…

Он намеренно выбрал эту линию поведения и этот покровительственный тон взрослого, втолковывающего несмышленому малышу прописные истины: никакого буки на свете не существует, в шкафу у тебя никто не прячется и темноты бояться не надо – ничего страшного в ней нет. Реакцией на такую благодушную отповедь может стать только злость; злость рождает желание возражать и спорить, а аргументом, способным принести победу в таком споре, в данном случае могла стать только конкретная информация, которую собеседник Андрея пока что предпочитал держать при себе. Спроси его в лоб, что было в том конверте, он, чего доброго, наврет про какие-нибудь облигации трехпроцентного займа образца тысяча девятьсот пятьдесят лохматого года или придумает еще какую-нибудь ересь в этом же роде…