Читать книгу "Ангелы не плачут - Анна Климова"

Галя и Степан вошли в квартиру. Хозяйка проводила их на кухню. Не выпуская из рук ребенка, налила в чайник воду, поставила на плиту. Двигалась она быстро и как-то порывисто. Было очевидно, что суета ее продиктована волнением. Тем самым волнением, которое будят в нас воспоминания.

— Давай я его подержу, — предложила Галя. — Это твой?

— Мой, — кивнула женщина с гордостью, передавая Гале ребенка. — Первый уже в школу пошел. Второго мы не планировали, но раз он решил появиться, то что уж тут поделать? — с веселой досадой сказала она. — В следующем месяце год будет.

— Он у вас спокойный.

— Это он только проснулся. Не разобрался еще, плакать ему сегодня или веселиться… Да нет, вроде он сегодня улыбашка. Улыбашечка ты сегодня, Дениска, да? Ой, даже странно. Обычно при незнакомцах плачет. Врачей боится. А тут улыбашка во весь рот! Вот разбойник! Разбойник мой Дениска, да? Вам чай покрепче или послабее?

— Не очень крепкий, — ответила Галя.

— Мне тоже, — кивнул Степан.

— Господи, как подумаю, сколько времени прошло, просто ужас берет. Кажется, совсем недавно с перепачканными коленками по двору бегали, а теперь у самих такие, — и она многозначительно посмотрела на них обоих. — А я тебя увидела, и сразу сердце как-то екнуло, — продолжала Настя, заваривая чай. — Удивительно, но из детства почти все помню. Школу и институт так не помню, как саму себя в детстве. Зою Даниловну очень хорошо помню. Она и мама долго переписывались, хоть в одном городе жили. Так уж они привыкли. Я лично письма писать не мастерица, все больше по телефону. Вот вам печенье…

Тут ее взгляд наткнулся на неподвижные пальцы Степиного протеза. Она в замешательстве посмотрела на него, а потом с поспешностью и суетой постаралась замаскировать неловкую паузу:

— Кушайте, кушайте. А может, пообедаете с нами? Это я быстро.

— Нет, нет, Настя, спасибо, — покачала головой Галя. — Мы ненадолго. Я просто хотела спросить… Дело в том, что я ищу свою мать. Ты, конечно, тоже не можешь помнить ту историю, вот я и подумала, что Анна Матвеевна…

— А как же твоя бабушка? — ужаснулась Настя. — Жива ли?

— Да, жива, здорова и прекрасно себя чувствует.

— Слава богу. А то я уже испугалась. Так что ж она-то ничего тебе не сказала?

— Бабушка не хочет говорить. Уперлась, и все.

— Ах да, — согласилась хозяйка. — Мама как-то рассказывала об этом. И про сына ее, и про то, как он с какой-то девочкой познакомился. Говорила, что весь двор об этом судачил. Зою Даниловну тут многие хозяйки знали. Как говорила мама, швея Зоя Даниловна была от Бога. Все к ней шли. Пошить там или перешить.

— А что еще Анна Матвеевна говорила? Может, о том, где эта девочка жила?

— Нет, об этом она не говорила. Рассказывала, как Зоя Даниловна воспротивилась их отношениям. Шутка ли, в таком возрасте — да с ребеночком. Поменяла быстро квартиру и уехала на другой конец Москвы. А родители той девочки поступили точно так же. Во всяком случае, так мама говорила. Даже, наверное, в другой город увезли. Но я точно не знаю. Так ты теперь ее ищешь? Ох, даже не знаю, чем помочь тебе, Галя. Тут никого и не осталось, кто бы мог что-то помнить.

— Я понимаю, — кивнула Галя. — Ну, мы пойдем?

— Ты уж теперь заходи к нам, Галенька. Да! Вот тебе наш телефон… — Настя быстро написала на бумажке номер. — Звони, пожалуйста, хорошо? И Зое Даниловне привет передавай. Звони обязательно.

— Хорошо, я постараюсь. Пока, Дениска! Рада была тебя видеть.

Встреча с подругой детства вызвала у Гали двоякие чувства. Тут была и грусть от сознания так быстро летящего времени, и радость от встречи, и неловкость из-за Настиного желания казаться той самой подругой, которой была много лет назад, когда все было так просто, так спокойно, так по-детски невинно, и разочарование от того, что не удалось узнать о маме. И еще было непонятно, что делать дальше. Абсолютно непонятно. Девочка Валя исчезла где-то на просторах Советского Союза, а потом и России. Где ее теперь искать?

— Ты расстроилась? — спросил Степан, когда они шли по улице.

— Да, немного. — Она помолчала, потом добавила, взяв его под руку: — Нет. Вру. Хочется плакать от бессилия. Бабушка ведет себя просто глупо. Она даже фамилию мамы мне не хочет сказать.

— Может, у нее есть для этого основания?

— Да какие там основания! Просто ревнует меня, вот и все. Представляешь, даже вместо фотографий моих родителей подсунула фотографии каких-то своих давних знакомых. Хуже ребенка. Только ребенок может разбить вазу, а потом замести осколки в угол, надеясь, что никто ничего не заметит.

— Зоя Даниловна не показалась мне глупой, — возразил Степан.

— После того, что я узнала, сама уже не понимаю, какая она. Иногда бабушка мне кажется слабой и витающей в облаках. Иногда она ведет себя так, будто ей ужасно стыдно и она готова меня баловать до бесконечности, чтобы загладить свою вину за что-то. А иногда в ней появляется такая непреклонность, что просто мурашки по коже. Столько в ней силы воли, столько энергии… А потом она снова становится слабой и ранимой. Или нарочно изображает себя такой. Не знаю… Честно говоря, я не подозревала, что она может быть настолько коварной. После истории с фотографиями я уже, наверное, ничему не удивлюсь. Впрочем, какая бы она ни была, я ее все равно буду любить. Да, иногда она заставляет меня злиться, ставит в неловкое положение, но по большому счету это ничего не значит между по-настоящему родными людьми. Многие этого не понимают. Только о себе думают, а не друг о друге. А я не хочу так. И что бы тогда ни произошло, как бы не была велика вина бабушки, я все равно ее пойму. Постараюсь понять.

Они пришли к троллейбусной остановке и спрятались от всех за киоском.

Степан пристально посмотрел ей в глаза.

— Что? — улыбнулась Галя.

— Да так… Просто чем больше я тебя узнаю, тем больше удивляюсь.

— Чему?

— Твоим словам, поступкам, мыслям.

— А я удивляюсь тебе, — заметила она.

— Правда? — улыбнулся Степан. — И чем же я тебя удивляю?

— Жизнелюбием. Признаться, ты меня частенько заставляешь забывать… — она запнулась.

— О том, что я инвалид?

— Мне кажется, к тебе это слово вообще не подходит, — поморщилась Галя. — Сейчас парни все какие-то вялые, бесцельные, манерные, хрупкие, что ли… Ни о чем, кроме как о компьютерах, музыке и постели, говорить не желают. Даже жутко как-то. И наглость из всех щелей прет. А ты не такой. Совсем не такой.

— Значит, мы оба не такие. А раз мы не такие, как все, следовательно, мы ненормальные.

— А может, мы единственные самые нормальные в этом городе? — спросила Галя, прижавшись к нему.

— Вполне может быть, — согласился Степан.

13. Трудное счастье

В тренажерном зале Химкинского госпиталя всегда пахло как-то особенно. Возможно, это был запах человеческого упорства, отличавшийся от болезненного запаха в коридорах и палатах госпиталя. Упорства самого завидного свойства. Для многих ребят, долечивавшихся здесь, возможность нагрузить мускулы работой была приятной альтернативой простому разглядыванию потолка. Разглядывание потолка — не самый лучший вид занятия для двадцатилетних парней, волей войны пополнивших ряды инвалидов. Вот они и шли сюда. Шли наперекор протестующим от нагрузок мышцам, наперекор ранам. Как телесным, так и душевным.