Читать книгу "Земля-Паладос - Михаил Костин"

Снова возник кроваво-красный след, он тянулся цепочкой, словно бывший главный тюремщик порезался осколками собственного отражения. Вот только священник видел его не глазами.

Резко повернувшись, Габриель выстрелил туда, где обрывался след и пульсировало нечеловеческое присутствие. Брызнуло осколками. Не думая, на одних рефлексах он снова и снова нажимал спусковой крючок. Стекло сыпалось, блестя осколочными отражениями. Через два ряда зеркал на пол повалился подстреленный начальник тюрьмы.

Габриель бросился вперед. До тела добрался в несколько прыжков, повалив по дороге еще одно зеркало. Стекло взметнулось чередой отражений опрокидывающегося мира и грохнулось о пол, разлетевшись в осколки.

Не останавливаясь, священник сунул руку за пазуху. Пальцы нащупали тепло нагретого телом амулета. Дернул, чувствуя, как впивается в шею, рвется шнурок.

Толстяк лежал на полу среди осколков. Посеченное стеклом лицо было залито красным. Кровь обильно сочилась из мелких царапин. Глаза толстяка закатились, он умирал, и Призрак спешил покинуть тело. Габриель не стал дожидаться, когда тот сможет вырваться на свободу, прижал амулет ко лбу умирающего начальника. Крупное тело изогнулось, задергалось. Голос был вялым, словно придавили огромной каменной глыбой:

— Пус-с-сти-и-и-и… Не-е-ет… Лучше убе-е-е-е-ей, убе-е-е-ей раз-з-з и навсегда-а-а… жалкий нич…

Тело начальника тюрьмы дернулось и затихло. Призрак еще метался внутри мертвого тела, пытаясь найти путь к свободе, и не находил, потому что выход был один — в амулет.

Голос Призрака зазвучал теперь в голове Габриеля. Настоящий, истинный голос. Довольно приятный и немного испуганный.

«Отпусти, инквизитор. Или убей, но не запирай, не надо… не возвращай меня обратно, я больше не могу… я не хочу».

— Поздно. Я тебя уже запер.

«Запертый хуже мертвого, лучше оставь меня с ним. Лучше убей меня, инквизитор».

— Ты смеешь просить меня? Ты, убивший сотни невиновных, имеешь наглость просить меня о чем-то?

«У меня не было выбора. Я должен был отвлечь».

— Кого? От чего? — Габриель почувствовал, как внутри все холодеет.

«Вас. От того, кто сможет открыть путь. Нам нужно покинуть чуждый мир…»

Голос прервался. Амулет на лбу мертвого начальника тюрьмы накалился докрасна. От него потянулась тонкая ниточка энергии. Призрак силился вырваться из ловушки, вернуться в тело начальника тюрьмы. Видимо, он был сильно напуган, если решился на попытку овладеть телом мертвого человека.

Следователь дрогнул. Амулет полыхнул и затих: Призрак вернулся в тело покойника.

— Зараза! — выругался Габриель. — Ты же сдохнешь.

«Смерть — тоже свобода», — голос Призрака был теперь слаб, но в нем звучали победные нотки.

Габриель с силой надавил амулет.

— Прежде чем умрешь, ответь… что за путь? Кто и где его откроет?

«Этого я не знаю».

— Врешь.

«Я не знаю… в этом суть… те, кто посланы отвлекать, не знают того, кто откроет врата…»

— Значит, ты не один.

«Нет».

— Сколько вас?

«Сейчас меньше, чем раньше», — отозвался бессильный голос.

— Что за врата?

«Врата между мирами. Когда врата откроются, наши миры должны соединиться. Мы пытаемся сделать это с тех пор, как попали сюда. Раньше мы проигрывали, но теперь у нас есть он… с ним мы закончим начатое».

— Кто он?

«Не кто, а что…» — голос звучал все слабее.

— Мы вас остановим!

«Теперь уже никто не остановит… Ваша Церковь не помешает. Она зависит от нас. Что будет с вами, если не будет нас».

Габриель фыркнул:

— Скажи, как ты попал на Нью-Детройт? Кто тебе помог?

Голос в голове тихо засмеялся:

«Ты в самом деле не знаешь? Нас выпустили всех и сразу…»

— Кто? — выдавил Габриель.

«Тот, кто отпускал и ловил нас все эти годы, чтобы снова отпустить, чтобы опять поймать. Великое ничто, кому я это объясняю?»

Внутри что-то дернулось, словно оборвалась тонкая нить, на которой висело само мироздание. На что он намекает? Что это значит?

«Отпусти. Дай мне умереть».

— Отвечай.

«Я уже ответил».

— Мне нужен четкий ответ. Кто?

Габриель изо всех сил вдавил амулет в лоб бездыханного тела надсмотрщика.

«Пусти-и-и-и-и-и-и!!!» — в голосе Призрака звучала теперь настоящая боль.

— Кто тебя выпустил? Кто вас отпускает? Кто помогает вам?

«Отпусти меня!!!»

Амулет вновь налился красным, будто раскаленный металл, потом начал белеть. Снова потух и снова вспыхнул, словно пульсирующее сердце, словно запертая дверь, в которую с разбегу вламываются плечом, пытаясь вышибить ее изнутри. А сил у запертого все меньше, и удары в дверь все тише.

— Кто вам помогает? — повторил Габриель. Его трясло.

«Пусти…» — голос запертого Призрака донесся едва слышно. Так звучит легкий спрятавшийся в осенней листве ветерок.

— Кто?

«Церковь…»

Священник отпрянул, амулет упал на пол. И Габриель почувствовал, что присутствия больше нет. Призрак ушел, причем ушел навсегда. Умер. Габриель взял амулет и поднялся на ноги.

Их много, и все хотят открыть врата. Что будет, если два мира соединятся? Если Призраки нагрянут сюда всем скопом? Если Призраков будет в сотни раз больше, с ними не справится никакая Церковь Света. Церковь Света, которая ловит Призраков. Их ловят и отпускают. На что намекал этот бестелесный? Неужели возможна такая ситуация, при которой Церковь Света сама выпускает призраков? Но зачем? Чтобы поймать и почить на лаврах? Но Церковь и без того всесильна, ей не надо самоутверждаться таким изощренным образом. Или надо?

Стоп. Подумать так — значит проиграть. Значит, податься врагу. Если враг мертв, но посеял сомнение, значит, он тем не менее победил. Победил его, священника-следователя Церкви Света. Нет, не дождетесь. Он так просто не проигрывает. С ним вера и Церковь. А все остальное… Он вернется на Землю, там ему все объяснят. Брат Джон, например. У брата Джона доступ к информации более высокого уровня, и он не бросит брата по вере в неведении и сомнении.

Убеждение в правоте снова окрепло. Но отчего-то вдруг накатила дикая усталость. Напомнили о себе и ноющие ребра раненого бока, и выбитое колено, и много раз ушибленное тело.

Повязав амулет на шею, брат Габриель направился к выходу. Следом за ним двинулись многочисленные отражения.

Возвращаться пришлось той же дорогой, а вот стрелять — всего однажды. Случайно нарвался на одинокого каторжника, без стеснения справлявшего нужду прямо посреди коридора.