Читать книгу "Проклятие Гоголя - Николай Спасский"

– Тут и вправду самая главная загадка Гоголя. Над ней мучились его друзья, современники, историки литературы. Объяснений множество. Но кроме банальных рассуждений по поводу глубокого душевного кризиса Гоголя, его неспособности создать положительного героя, нарисовать положительный образ российской действительности – кроме этого, мы не имеем, по сути, ничего.

Божана вынула из элегантного серебряного портсигара новую сигарету. Гремин галантно поднес спичку. В крошечном пламени цвет губ приобрел совсем багровый оттенок.

– Давайте теперь разложим по времени. Когда Гоголь перестал писать или, точнее, когда обнаружил свою неспособность писать?

– С 1842 года, после публикации первого тома «Мертвых душ». Во всяком случае, так принято считать, – откликнулась Евгения.

– В принципе правильно. Хотя тогда Гоголь еще был полон творческих планов. Он осознал свою неспособность писать примерно тогда же, когда прекратились приступы его непонятной болезни. То есть где-то с 1845 года. Причем, ты совершенно права, – великодушно ввернула Божана, – осознание своей творческой импотенции совпадает с переменой отношения Гоголя к Риму. Тогда как прежде, как правило, после душевного кризиса наступал творческий подъем. Во время пребывания Гоголя в Италии… Итак, вопрос: что из всего перечисленного следует?

Божана обвела присутствующих взглядом. Никто не проронил ни слова. Когда работает маэстро, публика безмолвствует. А Божана была воистину блистательна.

Поняв, что отвечать на поставленный вопрос придется ей самой, она театрально вздохнула:

– С точки зрения логики, здравого смысла, все в совокупности может означать только одно: в жизни Гоголя в первой половине 1840-х годов, скорее всего, между 1842 и 1845 годами, случилось какое-то драматическое событие, которое оказало на него сильнейшее впечатление, надломило всю его жизнь. Произошла кардинальная переоценка политических взглядов Гоголя. Он обратился к Богу. И утратил способность писать. Вообще. Напрочь.

Марианна пригляделась к Гремину. Тот слушал Божану внимательно, сосредоточенно. Не поднимая глаз от бокала, тихим голосом, как бы беспристрастно, спросил:

– И что же это за событие?

– Ну кто же тебе скажет? Я с Гоголем, не спорю, близко знакома, но не до такой степени. Наверняка это событие связано с нарушениями половой жизни. Я абсолютно убеждена. И произошло это событие в Италии…

Словно размышляя вслух, Гремин заговорил:

– Я с тобой согласен. Может быть, мы никогда не узнаем, что надломило жизнь Гоголя, но преждевременная смерть его связана с этим надломом.

– Вполне возможно, дорогой мой.

– Но я о другом хочу сказать. В эти же годы, как ты только что подчеркнула, нарастает болезненная религиозность Гоголя.

– Да, это общеизвестный факт, – попробовала вклиниться Евгения.

Ни Гремин, ни Божана не обратили на нее внимания.

– Мне кажется, он своей смертью искупал грех. Смерть Гоголя походит на самоубийство. На добровольно принятое наказание. Ты ведь наверняка читала приводимые Вересаевым воспоминания о последних днях Гоголя? В том числе о встрече с отцом Матфеем?

– Книгу Вересаева я читала, дорогуша. Твоя версия подтверждает наше центральное доказательство. Но отсутствует слишком много соединительных звеньев. Поэтому пока препротивнейшую смерть Гоголя лучше оставить в покое.

Гремин не настаивал.

– Согласен. Но если в жизни Гоголя в начале 1940-х годов случилось что-то страшное, должен остаться какой-то след, документ.

В наступившей тишине Марианна спросила:

– А почему ты думаешь, что документы остались?

Божана снисходительно улыбнулась:

– Документы обычно остаются всегда. В той или иной форме, в том или ином виде, так или иначе. Хотя бы что-то. Клочок, намек, след. Трудно уничтожить все. И тем более заново реконструировать историю. Хотя для чистоты системы доказательств я готова допустить: документов могло и не быть. И все-таки предположим, что они есть. Если они остались, они находятся в Италии.

– Почему? – воскликнула Евгения, ей не сиделось. – Может быть, и в России. В России за годы советской власти серьезные исследования Гоголя прекратились. А может быть, и в Соединенных Штатах. Вы не представляете, сколько архивных материалов по российской истории оказались в 1920-е годы в Америке. Невероятное количество.

– Не исключаю, что-то могло остаться и в России, – не спорила Божана. – Но больше шансов в Италии. Повторюсь почему: потому что российские источники, при всех оговорках, все-таки проработаны значительно лучше. Этого нельзя не признать, – она вопросительно взглянула на Гремина.

Гремин молча кивнул головой.

– Далее. Почти наверняка драма произошла в Италии. Простите, – Божана ернически перешла на «вы», как бы обращаясь к Марианне, – при всем моем уважении к Италии, историография здесь поставлена отвратительно. У вас могут запросто затеряться не только неизвестные документы о Гоголе, но и неизвестные свидетельские показания об убийстве Цезаря.

Они начинали ходить по второму кругу, когда Гремин постарался подвести черту. Все тем же тихим, нейтральным голосом обращаясь к Божане:

– Нам-то что предпринять в этой ситуации? Что посоветуешь?

Божана выдерживала паузу.

– Надо составить перечень всех итальянских контактов Гоголя. Сузить перечень, наверное, не получится. Искать здесь разрывы бесполезно. Как бывало с российскими знакомыми Гоголя. С той же Зинаидой Волконской, с Погодиными… Или – самый известный эпизод – с семьей Виельгорских. Это были не столь глубокие, не столь близкие отношения. А кроме того, разрыв с ними состоялся сам собой, естественным путем. Причем разом со всем римским кругом общения Гоголя, когда он перестал приезжать в Рим… Здесь какая-то подсказка возможна, если мы направим наши поиски на людей более или менее сексуально активного возраста. И на людей, ведших богемный образ жизни, – на знать, на художников… Да, конечно, в тихом омуте черти водятся. Но вряд ли сообщники в сексуальных приключениях Гоголя обнаружатся в кругу добропорядочных мещан, с их толстыми итальянскими матронами и макаронами.

Нет, Божану в Италии раздражало определенно все. Но здесь уже ничего не попишешь!

– У нас Марианна провела предварительную работу, – произнес Гремин, освободившись от своего полутранса. – Кое-какая информация у нас есть.

Марианна в частных архивах собирала по крупицам что осталось.

– Да, у нас есть список основных римских контактов Гоголя. – Марианна грациозно перегнулась, чтобы дотянуться до записной книжки. Платье туго обтянуло упругую грудь. Гремин, наверное, заметил. Все-таки она на тридцать лет младше болгарки. – Вот. Нашла.

Божана взяла третий лист бумаги.

– Ну что же. Запишем.

Список получился короткий. Фамилии встали в таком порядке: архитектор Мадзальтини, адвокат Аннони, князь Массимо, пожилая графиня Синагра, маркиз Альбернони, нотариус Феррари.