Читать книгу "Моя сестра живет на каминной полке - Аннабель Питчер"

У Лео брови на лоб полезли, когда он увидел Джас. Та глянула на него и бросила:

– Это только на сегодня.

Лео облегченно вздохнул, но все же сказал:

– Клевый прикид.

И тогда Джас засмеялась, и Лео засмеялся, и я, чтобы не отставать, тоже засмеялся. И мы поехали. Быстро поехали, потому что в письме было сказано, что у них там живая очередь, а на сцену успеют выйти только первые сто пятьдесят номеров. Мы гнали по горам – вверх-вниз, вверх-вниз; пролетали мимо ферм, петляли по деревенским улочкам, а солнце поднималось все выше и выше. В одном месте мы ехали прямо на него, на солнце, – всю машину залил желто-оранжевый свет, и стало тепло, будто мы оказались в яичном желтке. И все вокруг было таким красивым и так обнадеживало, что мне вдруг ужасно захотелось поскорее выйти на сцену. Прямо дождаться не мог!

* * *

В театре к нам подошла девушка с блокнотом в руках и спросила:

– Какой у вас номер? Что вы делаете?

– Поем и танцуем, – ответила Джас.

Девица испустила вздох, будто умирает со скуки, и сунула нам номер – сто тринадцатый. И сказала:

– В пять часов будьте готовы выйти на сцену. У вас будет три минуты, а не понравитесь жюри – и того меньше.

Я глянул на настенные часы. Десять минут двенадцатого.

В зале для ожидания было полным-полно народу. Клоуны, жонглирующие фруктами, двадцать девчонок в балетных пачках, пять дам с дрессированными собачками, девять фокусников, вытаскивающих из шляпы всякую живность, и один метатель ножей, сплошь в татуировке, который резал яблоко, зажав клинок золотыми зубами. Мы с Джас нашли два свободных деревянных стула в середине зала, сели и стали ждать.

Время бежало быстро. Два раза в час мы повторяли весь номер от начала до конца. И было столько всего, на что стоило поглазеть, и столько всего, что следовало обдумать, что каждый раз, как я поднимал глаза на часы, оказывалось, что стрелки перескочили еще на полчаса вперед. Я представлял, как папа обнаружит письмо возле кровати, как он бросится в душ, как будет выбирать одежду понаряднее. Представлял, как мама надевает красивое платье и говорит: «Куда я иду, тебя не касается, Найджел!» – и как покупает нам поздравительную открытку на заправке по дороге к Манчестеру. Скорее всего, они увидят друг друга еще на улице, покачают головами, вздохнут и скажут: «Ох уж эти дети!» С укоризной скажут и с гордостью, как будто поверить не могут, что у нас хватило храбрости устроить такой сюрприз. Места они выберут поближе к сцене, и будут вместе есть одно мороженое, и с удовольствием просмотрят все сто двенадцать номеров до нас. А потом на сцену выйдем мы, и Джас – точь-в-точь Роза, и папа счастливо улыбнется тому, что она опять стала нормальной. А когда я в своей футболке с пауком начну танцевать, они с мамой просто ахнут!

Вот такая приятнейшая мысль крутилась у меня в голове, пока мы ждали своей очереди. А другая классная мысль была про два сияющих глаз и две смуглые ладони, которые захлопают громче всех, когда я допою последнюю ноту и победно вскину вверх руки.

На сцену вышел сто пятый номер. У Джас начала дергаться нога. Она побледнела. В этой новой одежде и с новой прической она казалась маленькой девочкой. Мне даже захотелось защитить ее. Я обнял Джас за плечи. Еле дотянулся. А она улыбнулась и шепнула:

– Спасибо.

А я сказал:

– Тебе надо больше есть, – потому что у нее кости выпирали из-под кожи. Джас удивленно посмотрела на меня, а я добавил: – Ты и так стройная.

У нее глаза наполнились слезами. Девчонки такие странные. Мы взялись за руки и ждали.

Сто восьмой. Сто девятый. Сто десятый… Всего два номера до нас. Зал ожидания мало-помалу пустел. Пахло потом, гримом, какими-то объедками и было влажно и жарко – как в бане, потому что батареи работали вовсю. Заиграла мелодия сто одиннадцатого выступления. Старик не успел пропеть и пяти ноток, а его музыку уже вырубили и судьи объявили, что таланта у него нет. Зрители начали скандировать: «Долой, долой, долой, долой!» Джас позеленела.

– Я не могу, – сказала она, зажав руками живот и качая головой. – Правда не могу. У меня в гороскопе сказано не предпринимать рискованных шагов.

В дверь, ведущую со сцены, вошел старик и рухнул на стул. Обхватил лысую голову руками, плечи у него тряслись – он плакал. Телевизионная камера, провожавшая старика от самой сцены, наехала на него вплотную.

– Пошли вон! – зарычал старик свирепо.

На самом деле он просто расстроился, ведь умерла его мечта. У него вся футболка была расшита блестками и все брюки тоже. Наверное, целый месяц их пришивал, а на сцене постоял каких-то десять секунд – и конец.

– Честное слово, не могу. – Джас в ужасе смотрела на старика. – Гороскоп не врет. Это плохая идея. Прости, Джейми.

Джас встала и пошла к выходу. А я-то думал, она просто так, для красного словца.

– Подожди! – Голос у меня сорвался на жалобный писк. Сердце оборвалось – она же сейчас уйдет! – Подожди, пожалуйста, подожди!

Джас не слушала. Она уже бежала, мотая косичками. Впереди была дверь с надписью «ВЫХОД». Девица с блокнотом выкрикнула:

– Номер сто двенадцать!

Дядька, одетый как Майкл Джексон, набрал в грудь воздуха и встал. Джас уже была у самой двери. Уже взялась за ручку. Я не мог дать ей уйти.

– Подумай о маме! – крикнул я. – И о папе! И о Лео!

Она толкнула дверь, струя морозного воздуха ворвалась внутрь, но Джас осталась стоять на месте. Я подбежал к ней, схватил за руку.

– Ты правда думаешь, что там, в зале, кто-то нас ждет? – прошептала она, на белом-белом лице глаза были такие огромные.

– Да, – ответил я. – Лео, когда нас высадил, обещал, что…

Она покачала головой:

– Не Лео. – Она закусила губу, показалась капелька крови. Джас смахнула ее пальцем. Она даже смыла черный лак с ногтей и покрасила их светло-розовым. – Не Лео. Мама.

Снова внутри у меня что-то екнуло, и сильнее, чем раньше. Но теперь я точно знал, что это такое.

Сомнение. Если ревность красного цвета, то сомнение – черного. Потому что зал вдруг почернел. В машине утром все было желтым и красивым, а теперь наоборот – мерзким и безнадежным. Я подумал про свой день рождения, про постскриптум, про родительское собрание, но кивнул и сказал:

– Она здесь.

– Она не приехала на Рождество, – прошептала Джас.

В жизни не слышал, чтоб она так говорила. По щеке у нее ползла слезинка, а на сцене уже гремел «Триллер» Майкла Джексона.

– Не приехала, – согласился я, а у самого все кишки скрутило. – А может, она решила, что ее не пригласили.

Джас подняла на меня полные слез глаза.

– Я ее приглашала, – прошептала она, и узел у меня внутри стянуло еще сильнее: вот, значит, почему в Рождество Джас то и дело поглядывала в окошко! – Я послала открытку, просила приехать, приготовить индейку. – Джас уже плакала в голос. Я с трудом разбирал слова и вообще с трудом соображал, потому что у меня до боли свело живот. – Я и раньше еще писала ей. Про папу, про то, что он слишком много пьет и совсем не следит за нами. Но она не приехала, Джейми. Она бросила нас!