Читать книгу "Голливуд - Чарльз Буковски"

— Доброе и хорошее — не одно и то же.

— Отлично, мистер Чинаски. А что бы вы хотели сказать итальянским зрителям?

— Не кричите так громко. И читайте Селина.

На том и кончили.

Немецкое интервью получилось еще менее интересным.

Дамочка все допытывалась у меня, сколько именно я пью.

— Он теперь пьет гораздо меньше, чем раньше, — сказала ей Сара.

— Но теперь мне обязательно надо хлебнуть, иначе я не в состоянии продолжать беседу. Выпивка появилась немедленно. В большом бумажном стакане. Я осушил его залпом. Это пришлось очень кстати. И я вдруг подумал, что интервьюировать писателя глупо. Все самое значительное он излагает на бумаге. А остается у него за душой только ерунда какая-нибудь. Немка оказалась права. Итальянка выжала из меня все до капельки. Итак, я превратился в избалованную вниманием «звезду». И очень огорчался по поводу эпизода с кукурузой. Мне бы сейчас поговорить с Джоном, втолковать ему, что Франсин надо напоить, свести с ума, опустить в ад, чтобы она хватала эти початки так, будто за спиной у нее притаилась смерть, а из окон ее дома смотрят чьи-то призрачные лица, безразлично взирая на печальную тщету бытия всех нас — богатых, бедных, прекрасных, уродливых, талантливых и самых никчемных.

— Вы не любите кино? — спросила немка.

— Нет.

Съемка кончилась. Вопросы тоже.

А эпизод с кукурузой пересняли. Может, не совсем так, как надо бы, но почти.

В десять утра зазвонил телефон. Это был Джон Пинчот.

— Фильм зарубили.

— Слушай, Джон, я уже не верю в эти сказки. Это все бухгалтерские уловки.

— Нет, его правда остановили.

— Да как можно? Они уже столько деньжищ вбухали, это же все прахом пойдет!

— Хэнк, «Файерпауэр» разорилась. Они не только нашу картину, они все свои фильмы заморозили. Я был у них утром в конторе. Там никого, кроме охраны. Никого во всем огромном здании! Я ходил по этажам и кричал: «Ау! Есть тут кто-нибудь?» И никто не откликнулся. Как в пустыне.

— Джон, а как же с гонораром Джека Бледсоу?

— Они не смогут ему заплатить. Никто из их сотрудников, в том числе и мы, не получит ни гроша. У них там люди по полмесяца без зарплаты сидели. Платить нечем.

— Что думаешь делать?

— Не знаю, Хэнк, похоже, это конец.

— Погоди отчаиваться, Джон. Может, нас кто-нибудь подберет?

— Никакой надежды. Сценарий всех отпугивает.

— Ах да, я и забыл.

— А ты что сейчас будешь делать?

— Собираюсь на ипподром. Если захочешь вечерком заскочить на стаканчик, буду рад.

— Спасибо, Хэнк, у меня свидание с парой лесбиянок.

— Тогда удачи тебе.

— Тебе тоже.

Я ехал на север к Голливуд-парку. Я играл на тотализаторе уже больше тридцати лет. Начал после того, как меня хватил кондрашка и я чуть не отдал концы в окружной больнице Лос-Анджелеса. Мне тогда сказали, что еще глоток алкоголя — и я могу считать себя мертвецом.

— Что же мне теперь делать? — спросил я Джейн.

— В смысле?

— Надо же найти какую-то замену.

— А, пожалуйста — лошади.

— Лошади? А что с ними делать?

— Ставки. Делать ставки.

— Ставки? Чушь какая-то.

Я, однако, попробовал и с ходу выиграл. И потихоньку втянулся. Потом и пить стал опять помаленьку. Дальше — больше. И не помер. Так что и пьянка мне осталась, и лошадки. Я здорово залип в это дело. Тогда по воскресеньям заездов не устраивали, и я мотался на своей дряхлой тачке в Аква Калиенте и обратно, не пропуская ни одного выходного. И ни разу меня не обокрали и не обдурили, и бармены по ту сторону мексиканской границы проявляли ко мне внимание не хуже наших, хотя иногда я оказывался единственным гринго в их заведениях. Мне нравилась ночная дорога домой, и когда я наконец добирался до постели, мне было все равно, дома Джейн или нет. Я не брал ее с собой, убедив, что для белой леди Мексика слишком опасная страна. И когда я возвращался, ее обычно не было. Она находилась в гораздо более опасном месте — на Альварадо-стрит. Но не забывала оставить мне три-четыре бутылки пива, и это примиряло с фактом ее отсутствия. Но горе ей, если она удосуживалась вылакать его сама — тогда ей действительно угрожала опасность.

Что же касается лошадей, то я подошел к делу по-научному. Я выработал не меньше двух дюжин всяких систем. Применять их следовало с умом: каждая требовала учета множества факторов. Единственный фактор, который оставался неизменным всегда, заключался в том, чтобы поступать супротив большинства.

Одна из моих систем основывалась вот на каком соображении. Публика почему-то избегает ставить на определенные номера. И когда таких номеров набирается в таблице заезда порядочно, возможность сорвать куш сильно возрастает. В результате многолетнего изучения итогов заездов в Канаде, США и Мексике я вывел правило игры, основанное исключительно на таких номерах. «Бюллетень бегов» выпускал такие толстые красные тома с результатами заездов по цене десять долларов за книгу. Я читал их целыми днями. Все результаты так или иначе упорядочены. Выяви этот порядок, и дело в шляпе. Смело можешь давать наводку начальнику, чтоб не сильно наезжал. Я часто оказывал ему эту услугу, но это не спасало меня от необходимости искать новых. Может, из-за того, что я не прекращал совершенствовать свои системы. Чтобы успешно играть, следует побороть свои человеческие слабости.

Я въехал на Голливуд-парк и подрулил к служебной стоянке. Знакомый тренер дал мне пропуск и туда, и в клуб. Хороший человек, и главное — не актер и не писатель.

Я вошел в здание клуба, нашел свободный столик и прикинул свою игру. Потом заплатил доллар и прошел в Павильон Кэри Гранта. Там малолюдно и хорошо думается. Насчет Кэри Гранта: на стенке висит его огромная фотография. Старомодные очки. Улыбка. Шик. Но играл он, конечно… Делал ставку в два доллара. И если продувался, выскакивал на дорожку, размахивал руками и орал: «Со мной у вас этот номер не пройдет!» Если тебе жалко пары баксов, лучше сидеть дома и перекладывать их из одного кармана штанов в другой.

Моя самая высокая ставка — двадцатка. Излишняя жадность дурно влияет на мыслительные способности и может привести к нежелательным результатам. И еще два правила: никогда не ставь на победителя последнего заезда и на замыкающего.

Денек выдался удачный, но я, как всегда, томился из-за получасового перерыва между заездами. Это все-таки слишком. В такие минуты бесцельного времяпрепровождения начинаешь ощущать бессмысленность жизни. Это когда ты сидишь и слушаешь, как вокруг на все голоса гадают, кто победит и почему. С ума сойти. Иногда кажется, что ты попал в психушку. В сущности, так оно и есть. Каждый псих уверен, что уж он-то знает побольше, чем другой такой же псих — и такими ипподром кишмя кишит. И я среди них.